Страница:Гегель Г.В.Ф. - Феноменология духа - 1913.djvu/247

Эта страница не была вычитана
210
Феноменологія духа.

безднѣ своей простоты поглощающаго божескій и человѣческій законы, равно какъ и оба самосознанія, въ которыхъ осуществляются эти силы, прежняя гармснія обращается для насъ въ абсолютное бытіе для себя чисто единичнаго самосознанія.

Основа, изъ которой и на которой происходитъ это движеніе, есть царство нравственности, но дѣятельность этого движенія есть самосознаніе. Въ качествѣ нравственнаго сознанія оно является простымъ чцстымъ направленіемъ къ нравственной существенности или долгомъ. Въ немъ нѣтъ ни произвола, пи борьбы, ни различенности, такъ какъ предписываніе и повѣрка законовъ оставлена. Нравственная существенность является для него непосредственной, нерушимой, чуждой противорѣчій. Поэтому не можетъ быть мѣста для дурной картины коллизіи между страстью и долгомъ; а также и комической картины — коллизіи двухъ обязанностей. Послѣдняя по содержанію равносильна первой, такъ какъ страсть равнымъ образомъ можетъ быть представлена въ видѣ долга. Вѣдь, по мѣрѣ того, какъ сознаніе изъ непосредственной субстанціальной существенности долга возвращается въ себя, долгъ становится формально-всеобщимъ, въ которое, какъ выяснилось выше, можетъ быть подставлено любое содержаніе. Коллизія же обязанностей комична потому, что она выражаетъ противорѣчіе противоположнаго абсолюта, слѣдовательно, она выражаетъ абсолютное и вмѣстѣ непосредственно ничтожество этого абсолюта или долга. Нравственное же сознаніе знаетъ, что ему дѣлать, и заключаетъ въ себѣ рѣшеніе о принадлежности божескому закону или человѣческому. Эта непосредственность его рѣшимости есть бытіе въ себѣ и потому, какъ мы видѣли, имѣетъ вмѣстѣ и значеніе естественнаго бытія. Природа, а не случайность обстоятельствъ или выбора, опредѣляетъ одинъ полъ къ одному, другой къ другому закону; иными слцвами, обѣ нравственныя силы находятъ въ двухъ полахъ свою индивидуальную наличность и осуществленіе.

Теперь" ъъ силу того, что, съ одной стороны, нравственность по существу состоитъ въ этой непосредственной рѣшимости и, такимъ образомъ, для сознанія лишь одинъ законъ является сущностью, а что, еъ другой стороны, нравственныя силы дѣйствительны въ самости сознанія, — онѣ получаютъ значеніе взаимнаго исключенія и противоположности. Онѣ существуютъ въ самосознаніи для себя такъ же, какъ въ царствѣ нравственности лишь въ себѣ. Будучи предрѣшеннымъ къ одному изъ .разсматривавшихся законовъ, нравственное сознаніе есть по существу характерѣ. Для него не существуетъ равной существенности обоихъ законовъ, и поэтому противоположеніе предстаетъ въ видѣ несчастной коллизіи долга съ неправомѣрной дѣйствительностью. Въ этомъ противоположеніи нравственное сознаніе присутствуетъ, какъ самосознаніе, и въ качествѣ такового оно стремится насильно подчинить закону, которому оно принадлежитъ, эту противопоставленную дѣйствительность или же обмануть ее. Оно видитъ право лишь на своей сторонѣ, беззаконіе же на другой. Поэтому самосознаніе, принадлежащее божескому закону, усматриваетъ на другой сторонѣ человѣческое случайное насиліе; а причастное человѣческому закону — считаетъ, что ему противостоитъ упрямство и непокорность внутренняго бытія для себя. Вѣдь, приказы правительства имѣютъ смыслъ всеобщій, доступный, общественный; велѣніе же другого закона — смыслъ подземный, замкнутый во внутреннемъ. Въ своемъ


Тот же текст в современной орфографии

бездне своей простоты поглощающего божеский и человеческий законы, равно как и оба самосознания, в которых осуществляются эти силы, прежняя гармсния обращается для нас в абсолютное бытие для себя чисто единичного самосознания.

Основа, из которой и на которой происходит это движение, есть царство нравственности, но деятельность этого движения есть самосознание. В качестве нравственного сознания оно является простым чцстым направлением к нравственной существенности или долгом. В нём нет ни произвола, пи борьбы, ни различенности, так как предписывание и поверка законов оставлена. Нравственная существенность является для него непосредственной, нерушимой, чуждой противоречий. Поэтому не может быть места для дурной картины коллизии между страстью и долгом; а также и комической картины — коллизии двух обязанностей. Последняя по содержанию равносильна первой, так как страсть равным образом может быть представлена в виде долга. Ведь, по мере того, как сознание из непосредственной субстанциальной существенности долга возвращается в себя, долг становится формально-всеобщим, в которое, как выяснилось выше, может быть подставлено любое содержание. Коллизия же обязанностей комична потому, что она выражает противоречие противоположного абсолюта, следовательно, она выражает абсолютное и вместе непосредственно ничтожество этого абсолюта или долга. Нравственное же сознание знает, что ему делать, и заключает в себе решение о принадлежности божескому закону или человеческому. Эта непосредственность его решимости есть бытие в себе и потому, как мы видели, имеет вместе и значение естественного бытия. Природа, а не случайность обстоятельств или выбора, определяет один пол к одному, другой к другому закону; иными слцвами, обе нравственные силы находят в двух полах свою индивидуальную наличность и осуществление.

Теперь" ъъ силу того, что, с одной стороны, нравственность по существу состоит в этой непосредственной решимости и, таким образом, для сознания лишь один закон является сущностью, а что, еъ другой стороны, нравственные силы действительны в самости сознания, — они получают значение взаимного исключения и противоположности. Они существуют в самосознании для себя так же, как в царстве нравственности лишь в себе. Будучи предрешенным к одному из .рассматривавшихся законов, нравственное сознание есть по существу характере. Для него не существует равной существенности обоих законов, и поэтому противоположение предстает в виде несчастной коллизии долга с неправомерной действительностью. В этом противоположении нравственное сознание присутствует, как самосознание, и в качестве такового оно стремится насильно подчинить закону, которому оно принадлежит, эту противопоставленную действительность или же обмануть ее. Оно видит право лишь на своей стороне, беззаконие же на другой. Поэтому самосознание, принадлежащее божескому закону, усматривает на другой стороне человеческое случайное насилие; а причастное человеческому закону — считает, что ему противостоит упрямство и непокорность внутреннего бытия для себя. Ведь, приказы правительства имеют смысл всеобщий, доступный, общественный; веление же другого закона — смысл подземный, замкнутый во внутреннем. В своем