Далѣе единичное сознаніе, непосредственно обладая существованіемъ въ реальной нравственности, т.-е. въ народѣ, есть сплошное довѣріе, для котораго духъ не разложился на свои абстрактные моменты и которое поэтому не умѣетъ быть чистой единичностью для себя. Но, дойдя до такой идеи, какъ это ему и подобаетъ, оно теряетъ довѣріе къ этому непосредственному единству съ духомъ или свое бытіе въ духѣ; изолированное для себя, оно является себѣ сущностью, но уже болѣе не всеобщимъ духомъ. Такой моментъ единичности самосознанія, правда, существуетъ въ самомъ всеобщемъ духѣ, но только какъ исчезающая величина, которая, выступая для себя, непосредственно растворяется въ немъ и доходитъ до сознанія только въ видѣ довѣрія. Фиксируясь такимъ образомъ, — а всякій моментъ, будучи моментомъ сущности, самъ долженъ дойти до представленія себя въ качествѣ сущности, — индивидъ выступаетъ противъ законовъ и нравовъ. Они суть только идея, лишенная абсолютной существенности, абстрактная теорія, лишенная дѣйствительности, онъ же, какъ данное я, является живою истиной.
Или самосознаніе еще не достигло счастья быть нравственной субстанціей, духомъ народа. Возвращаясь отъ наблюденія, духъ, какъ таковой, сначала еще не осуществленъ самимъ собою; онъ устанавливается только какъ внутренняя сущность, т.-е. какъ абстракція. Другими словами, сначала онъ непосредствененъ; но, будучи непосредственнымъ, онъ единиченъ; онъ есть практическое сознаніе, вступающее въ найденный имъ міръ съ цѣлью удвоиться въ этой опредѣленности единичнаго, произвести себя, какъ "этого", какъ свое сущее отраженіе, и осознать это единство своей дѣйствительности съ предметной сущностью. Практическое сознаніе обладаетъ достовѣрностью этого единства; это единство значитъ для него то, что это единство есть въ себѣ, или что такое согласованіе его и вещественности уже налично и только для него должно еще быть имъ же произведено, т.-е. что его дѣланіе есть также и его нахожденіе. Такъ какъ такое единство называется счастьемъ, то этотъ индивидъ и посылается своимъ духомъ въ міръ, чтобы-искать тамъ своего счастья.
Если такимъ образомъ нравственная субстанція является для насъ истиной этого разумнаго самосознанія, то для него здѣсь* начало его нравственнаго опыта въ мірѣ. Такъ какъ самосознаніе еще не сдѣлалось нравственной субстанціей, то это движеніе и развивается въ направленіи къ ней, и въ немъ снимаются единичные моменты, имѣющіе изолированную значимость. Они имѣютъ форму непосредственнаго хотѣнія, или природной склонности, ищущей удовлетворенія, которое само является содержаніемъ новой склонности. Съ той же стороны, что самосознаніе уже утратило счастье присутствовать въ субстанціи, эти природныя склонности связаны съ сознаніемъ ихъ цѣли, какъ истиннаго опредѣленія и существенности. Нравственная субстанція низведена до лишеннаго самости предиката, живыми субъектами котораго являются индивиды, которые должны наполнить ея всеобщность сами собою и сами позаботиться объ ея опредѣленіи изъ себя. Такимъ образомъ въ первомъ значеніи эти формы являются становленіемъ нравственной субстанціи и предваряютъ ее, а во второмъ онѣ слѣдуютъ за нею и уничтожаютъ для самосознанія то, что является его опредѣленіемъ. Въ первомъ случаѣ — въ движеніи, въ которомъ испытывается
Далее единичное сознание, непосредственно обладая существованием в реальной нравственности, т. е. в народе, есть сплошное доверие, для которого дух не разложился на свои абстрактные моменты и которое поэтому не умеет быть чистой единичностью для себя. Но, дойдя до такой идеи, как это ему и подобает, оно теряет доверие к этому непосредственному единству с духом или свое бытие в духе; изолированное для себя, оно является себе сущностью, но уже более не всеобщим духом. Такой момент единичности самосознания, правда, существует в самом всеобщем духе, но только как исчезающая величина, которая, выступая для себя, непосредственно растворяется в нём и доходит до сознания только в виде доверия. Фиксируясь таким образом, — а всякий момент, будучи моментом сущности, сам должен дойти до представления себя в качестве сущности, — индивид выступает против законов и нравов. Они суть только идея, лишенная абсолютной существенности, абстрактная теория, лишенная действительности, он же, как данное я, является живою истиной.
Или самосознание еще не достигло счастья быть нравственной субстанцией, духом народа. Возвращаясь от наблюдения, дух, как таковой, сначала еще не осуществлен самим собою; он устанавливается только как внутренняя сущность, т. е. как абстракция. Другими словами, сначала он непосредственен; но, будучи непосредственным, он единичен; он есть практическое сознание, вступающее в найденный им мир с целью удвоиться в этой определенности единичного, произвести себя, как "этого", как свое сущее отражение, и осознать это единство своей действительности с предметной сущностью. Практическое сознание обладает достоверностью этого единства; это единство значит для него то, что это единство есть в себе, или что такое согласование его и вещественности уже налично и только для него должно еще быть им же произведено, т. е. что его делание есть также и его нахождение. Так как такое единство называется счастьем, то этот индивид и посылается своим духом в мир, чтобы-искать там своего счастья.
Если таким образом нравственная субстанция является для нас истиной этого разумного самосознания, то для него здесь* начало его нравственного опыта в мире. Так как самосознание еще не сделалось нравственной субстанцией, то это движение и развивается в направлении к ней, и в нём снимаются единичные моменты, имеющие изолированную значимость. Они имеют форму непосредственного хотения, или природной склонности, ищущей удовлетворения, которое само является содержанием новой склонности. С той же стороны, что самосознание уже утратило счастье присутствовать в субстанции, эти природные склонности связаны с сознанием их цели, как истинного определения и существенности. Нравственная субстанция низведена до лишенного самости предиката, живыми субъектами которого являются индивиды, которые должны наполнить её всеобщность сами собою и сами позаботиться об её определении из себя. Таким образом в первом значении эти формы являются становлением нравственной субстанции и предваряют ее, а во втором они следуют за нею и уничтожают для самосознания то, что является его определением. В первом случае — в движении, в котором испытывается
