1. Прежде всего единичность является поэтому рефлексіею понятія въ себя само изъ своей опредѣленности. Она есть опосредованіе понятія черезъ себя, поскольку его инобытіе вновь сдѣлало себя другимъ, вслѣдствіе чего понятіе возстановлено, какъ равное себѣ, но въ опредѣленіи абсолютной отрицательности.
Отрицательное въ общемъ, превращающее послѣднее въ частное, было опредѣлено ранѣе того, какъ двоякая видимость; поскольку оно есть видимость внутрь, частное остается общимъ, а черезъ видимость во внѣ оно есть опредѣленное; возвратъ этой стороны въ общее двоякій, или черезъ отвлеченіе, которое отбрасываетъ общее и восходитъ къ болѣе высокому и высшему роду, или же черезъ единичность, въ которую нисходитъ общее въ самой своей опредѣленности. Здѣсь обходится то уклоненіе, въ к,оторомъ отвлеченіе сходитъ съ пути понятія и покидаетъ истину. Его болѣе высокое •и высшее общее, къ коему оно восходитъ, есть лишь становящаяся все болѣе и болѣе безсодержательною поверхность; а пренебрегаемая имъ единичность есть глубина, въ которой понятіе схватило само себя и положило, какъ понятіе.
Общность и частность являются съ одной стороны моментами становленія единичности. Но уже было указано, что онѣ въ нихъ самихъ суть полное понятіе и вслѣдствіе того въ единичности не переходятъ въ нѣчто другое, но въ ней лишь положено то, что онѣ суть въ себѣ и для себя. Общее есть для себя, такъ какъ въ немъ самомъ абсолютное опосредованіе, отношеніе къ себѣ, есть лишь абсолютная отрицательность. Оно есть отвлеченное общее, поскольку это снятіе есть внѣшнее дѣйствіе и тѣмъ самымъ устраненіе опредѣленности. Эта отрицательность, правда, присуща отвлеченному, но она отчасти внѣ его, просто какъ его условіе; она есть сама отвлеченность, противоставляющая себя своему общему, которое поэтому не имѣетъ единичности внутри его самого и остается чуждымъ понятію. Жизнь, духъ, Богъ также, какъ чистое понятіе, не могутъ вслѣдствіе того быть схвачены отвлеченіемъ, такъ какъ оно отстраняетъ изъ своихъ образованій единичность, принципъ индивидуальности и личности, и потому приходитъ лишь къ безжизненнымъ и бездушнымъ, безцвѣтнымъ и безсодержательнымъ общностямъ.
Но единство столь неотдѣлимо отъ понятія, что и эти произведенія отвлеченія, изъ которыхъ должна быть устранена единичность, собственно говоря, сами единичны. Такъ какъ отвлеченіе возвышаетъ конкретное до общности, общее же понимаетъ, лишь какъ опредѣленное общее, то именно въ этомъ и состоитъ единичность, оказавшаяся относящеюся къ себѣ опредѣленностью. Отвлеченіе есть поэтому раздѣленіе конкретнаго и превращеніе его опредѣленій въ единичныя; оно усвояетъ лишь единичныя свойства и моменты; ибо его продуктъ долженъ содержать то, что есть само оно. Но различеніе этихъ единичности его продукта и единичности понятія состоитъ въ томъ, что въ первыхъ отличается единичное, какъ содержаніе, отъ общаго, какъ формы; ибо именно это содержаніе не есть абсолютная форма, самое понятіе, или эта форма не есть полнота формы. Но этимъ ближайшимъ
1. Прежде всего единичность является поэтому рефлексиею понятия в себя само из своей определенности. Она есть опосредование понятия через себя, поскольку его инобытие вновь сделало себя другим, вследствие чего понятие восстановлено, как равное себе, но в определении абсолютной отрицательности.
Отрицательное в общем, превращающее последнее в частное, было определено ранее того, как двоякая видимость; поскольку оно есть видимость внутрь, частное остается общим, а через видимость во вне оно есть определенное; возврат этой стороны в общее двоякий, или через отвлечение, которое отбрасывает общее и восходит к более высокому и высшему роду, или же через единичность, в которую нисходит общее в самой своей определенности. Здесь обходится то уклонение, в к,отором отвлечение сходит с пути понятия и покидает истину. Его более высокое •и высшее общее, к коему оно восходит, есть лишь становящаяся всё более и более бессодержательною поверхность; а пренебрегаемая им единичность есть глубина, в которой понятие схватило само себя и положило, как понятие.
Общность и частность являются с одной стороны моментами становления единичности. Но уже было указано, что они в них самих суть полное понятие и вследствие того в единичности не переходят в нечто другое, но в ней лишь положено то, что они суть в себе и для себя. Общее есть для себя, так как в нём самом абсолютное опосредование, отношение к себе, есть лишь абсолютная отрицательность. Оно есть отвлеченное общее, поскольку это снятие есть внешнее действие и тем самым устранение определенности. Эта отрицательность, правда, присуща отвлеченному, но она отчасти вне его, просто как его условие; она есть сама отвлеченность, противоставляющая себя своему общему, которое поэтому не имеет единичности внутри его самого и остается чуждым понятию. Жизнь, дух, Бог также, как чистое понятие, не могут вследствие того быть схвачены отвлечением, так как оно отстраняет из своих образований единичность, принцип индивидуальности и личности, и потому приходит лишь к безжизненным и бездушным, бесцветным и бессодержательным общностям.
Но единство столь неотделимо от понятия, что и эти произведения отвлечения, из которых должна быть устранена единичность, собственно говоря, сами единичны. Так как отвлечение возвышает конкретное до общности, общее же понимает, лишь как определенное общее, то именно в этом и состоит единичность, оказавшаяся относящеюся к себе определенностью. Отвлечение есть поэтому разделение конкретного и превращение его определений в единичные; оно усвояет лишь единичные свойства и моменты; ибо его продукт должен содержать то, что есть само оно. Но различение этих единичности его продукта и единичности понятия состоит в том, что в первых отличается единичное, как содержание, от общего, как формы; ибо именно это содержание не есть абсолютная форма, самое понятие, или эта форма не есть полнота формы. Но этим ближайшим
