То, что ближайшимъ образомъ побуждаетъ къ такой попыткѣ, есть преимущественно .то количественное отношеніе, въ которомъ должны взаимно состоять общность, частность и единичность; общее считается шире частнаго и единичнаго, а частное шире единичнаго. Понятіе есть конкретное и богатѣйшее (по содержанію), такъ какъ оно есть основаніе и полнота предыдущихъ опредѣленій, категорій бытія и опредѣленій рефлексіи; поэтому послѣднія, конечно, также входятъ въ него. Но природа его совершенно искажается, если они удерживаются въ немъ еще въ ихъ отвлеченности, если болѣе широкій объемъ общаго понимается такъ, что оно есть большее или большее количество, чѣмъ частное и единичное. Какъ абсолютное основаніе, оно есть возможность количества, но равнымъ образомъ и качества; поэтому они разсматриваютса въ немъ вопреки своей истинѣ, если полагаются единственно въ формѣ количества. Такъ далѣе и опредѣленіе рефлексіи есть нѣчто относительное, въ коемъ имѣетъ видимость его противоположность; оно не есть во внѣшнемъ отношеніи, какъ нѣкоторое количество. Но понятіе есть болѣе, чѣмъ все это; его опредѣленія суть опредѣленныя понятія, оно само по существу есть полнота всѣхъ опредѣленій. Поэтому совершенно несоотвѣтственно для пониманія такой внутренней полноты прибѣгать къ числамъ и пространственнымъ отношеніямъ, въ коихъ всѣ опредѣленія между собою внѣноложны; они суть, йапротивъ, послѣднее и худшее средство, могущее быть для того употребленнымъ. Отношенія природы, какъ, напр., магнетизмъ, отношенія цвѣтовъ, были бы для того безконечно высшими и болѣе истинными символами. Такъ какъ человѣкъ обладаетъ языкомъ, какъ своеобразнымъ для разума средствомъ обозначенія, то является тщетнымъ предпріятіемъ искать менѣе совершеннаго способа изложенія и мучиться изъ-за него. Понятіе, какъ таковое, можетъ по существу быть усвоено лишь вмѣстѣ съ духомъ, котораго оно не только есть собственность, но и чистый онъ самый. Напрасно желать упрочить оное посредствомъ пространственныхъ фигуръ и алгебраическихъ знаковъ для потребностей внѣшняго видѣнія и чуждаго понятію механическаго употребленія, нѣкотораго счета. И все другое, что должно служить символомъ, способно самое большее возбуждать чаянія и отзвуки понятія, какъ символа божественной природы; но если серьезно намѣреваются выражать и познавать такимъ образомъ понятіе, то внѣшняя природа всякаго символа непригодна къ тому, и отношеніе скорѣе оказывается обратнымъ: то, что есть въ символѣ отзвукъ нѣкотораго высшаго опредѣленія, должно бы было быть познано черезъ понятіе и приближено къ нему лишь черезъ устраненіе той чувственной примѣси, которая указывается, какъ средство выраженія понятія.
Единичность, какъ оказалось, положена уже черезъ частность; послѣдняя есть опредѣленная общность, т.-е. относящаяся къ себѣ опредѣленность, опредѣленное опредѣленное.
То, что ближайшим образом побуждает к такой попытке, есть преимущественно .то количественное отношение, в котором должны взаимно состоять общность, частность и единичность; общее считается шире частного и единичного, а частное шире единичного. Понятие есть конкретное и богатейшее (по содержанию), так как оно есть основание и полнота предыдущих определений, категорий бытия и определений рефлексии; поэтому последние, конечно, также входят в него. Но природа его совершенно искажается, если они удерживаются в нём еще в их отвлеченности, если более широкий объем общего понимается так, что оно есть большее или большее количество, чем частное и единичное. Как абсолютное основание, оно есть возможность количества, но равным образом и качества; поэтому они рассматриваютса в нём вопреки своей истине, если полагаются единственно в форме количества. Так далее и определение рефлексии есть нечто относительное, в коем имеет видимость его противоположность; оно не есть во внешнем отношении, как некоторое количество. Но понятие есть более, чем всё это; его определения суть определенные понятия, оно само по существу есть полнота всех определений. Поэтому совершенно несоответственно для понимания такой внутренней полноты прибегать к числам и пространственным отношениям, в коих все определения между собою вненоложны; они суть, йапротив, последнее и худшее средство, могущее быть для того употребленным. Отношения природы, как, напр., магнетизм, отношения цветов, были бы для того бесконечно высшими и более истинными символами. Так как человек обладает языком, как своеобразным для разума средством обозначения, то является тщетным предприятием искать менее совершенного способа изложения и мучиться из-за него. Понятие, как таковое, может по существу быть усвоено лишь вместе с духом, которого оно не только есть собственность, но и чистый он самый. Напрасно желать упрочить оное посредством пространственных фигур и алгебраических знаков для потребностей внешнего видения и чуждого понятию механического употребления, некоторого счета. И всё другое, что должно служить символом, способно самое большее возбуждать чаяния и отзвуки понятия, как символа божественной природы; но если серьезно намереваются выражать и познавать таким образом понятие, то внешняя природа всякого символа непригодна к тому, и отношение скорее оказывается обратным: то, что есть в символе отзвук некоторого высшего определения, должно бы было быть познано через понятие и приближено к нему лишь через устранение той чувственной примеси, которая указывается, как средство выражения понятия.
Единичность, как оказалось, положена уже через частность; последняя есть определенная общность, т. е. относящаяся к себе определенность, определенное определенное.
