зываемое въ этомъ сужденіи, истинно, хотя непосредственно явствуетъ, что ему не хватаетъ того, что требуется опредѣленіемъ истины, именно согласія понятія со своимъ предметомъ; сказуемое, которое, какъ понятіе, есть здѣсь общее, и подлежащее, которое, какъ предметъ, есть единичное, не согласуются одно съ другимъ. Но если отвлеченное общее, составляющее сказуемое, еще не образуетъ собою понятія, для котораго безъ сомнѣнія требуется нѣчто большее, а также если такое подлежащее имѣетъ не болѣе чѣмъ грамматическій смыслъ, то какъ же можетъ сужденіе содержать въ себѣ истину, коль скоро его понятіе и предметъ между собою не согласуются, или ему не хватаетъ понятія, а можетъ быть и предмета? Поэтому скорѣе невозможно и нелѣпо желать схватить истину въ такихъ формахъ, какъ утвердительное сужденіе или сужденіе вообще. Какъ философія Канта не разсматривала категорій,въ себѣ и для себя, но объявила ихъ по тому ложному основанію, что онѣ суть субъективныя формы самосознанія, конечными опредѣленіями, неспособными содержать въ себѣ истину, такъ она еще въ меньшей мѣрѣ подвергла критикѣ формы понятія, составляющія содержаніе обычной логики; напротивъ, эта философія приняла часть послѣдней, именно функціи сужденій, за опредѣленіе категорій и придала имъ значеніе правильныхъ предположеній. Если въ логическихъ формахъ не усматривать даже ничего кромѣ формальныхъ функцій мышленія, то и въ такомъ случаѣ заслуживало бы изслѣдованія, въ какой мѣрѣ онѣ сами для себя соотвѣтствуютъ истинѣ. Логика, которая этимъ не занимается, можетъ изъявлять притязаніе самое большее на значеніе естественно-историческаго описанія явленій мышленія, описанія того, какъ они совершаются Безконечная заслуга Аристотеля, которая должна наполнять насъ величайшимъ удивленіемъ къ силѣ его духа, состоитъ въ томъ, что онъ первый предпринялъ такое описаніе. Но необходимо идти далѣе и познать отчасти систематическую связь, отчасти же цѣнность этихъ формъ.
Раздѣленіе.
Понятіе, согласно разсмотрѣнному выше, есть единство бытія и сущности. Сущность есть первое отрицаніе бытія, которое вслѣдствіе того стало видимостью, понятіе есть второе или отрицаніе этого отрицанія, стало быть, бытіе возстановленное, но какъ безконечное опосредованіе и отрицаніе его внутри себя самого. Поэтому въ понятіи бытіе и сущность уже не имѣютъ опредѣленія, какъ бытіе и сущность, а равнымъ образомъ не состоятъ въ такомъ единствѣ, что каждое имѣетъ видимость въ другомъ. Поэтому въ понятіи нѣтъ различія по этимъ опредѣленіямъ. Оно есть истина того субъективнаго отношенія, въ которомъ бытіе и сущность достигаютъ одно черезъ другое своихъ полныхъ самостоятельности и опредѣленія. Истиною и субстанціальностью оказывается субстанціальное единство, которое есть вмѣстѣ съ тѣмъ только положеніе. Положеніе есть существованіе и различеніе, поэтому въ понятіи бытіе въ себѣ и для себя достигло соотвѣтствую
зываемое в этом суждении, истинно, хотя непосредственно явствует, что ему не хватает того, что требуется определением истины, именно согласия понятия со своим предметом; сказуемое, которое, как понятие, есть здесь общее, и подлежащее, которое, как предмет, есть единичное, не согласуются одно с другим. Но если отвлеченное общее, составляющее сказуемое, еще не образует собою понятия, для которого без сомнения требуется нечто большее, а также если такое подлежащее имеет не более чем грамматический смысл, то как же может суждение содержать в себе истину, коль скоро его понятие и предмет между собою не согласуются, или ему не хватает понятия, а может быть и предмета? Поэтому скорее невозможно и нелепо желать схватить истину в таких формах, как утвердительное суждение или суждение вообще. Как философия Канта не рассматривала категорий,в себе и для себя, но объявила их по тому ложному основанию, что они суть субъективные формы самосознания, конечными определениями, неспособными содержать в себе истину, так она еще в меньшей мере подвергла критике формы понятия, составляющие содержание обычной логики; напротив, эта философия приняла часть последней, именно функции суждений, за определение категорий и придала им значение правильных предположений. Если в логических формах не усматривать даже ничего кроме формальных функций мышления, то и в таком случае заслуживало бы исследования, в какой мере они сами для себя соответствуют истине. Логика, которая этим не занимается, может изъявлять притязание самое большее на значение естественно-исторического описания явлений мышления, описания того, как они совершаются Бесконечная заслуга Аристотеля, которая должна наполнять нас величайшим удивлением к силе его духа, состоит в том, что он первый предпринял такое описание. Но необходимо идти далее и познать отчасти систематическую связь, отчасти же ценность этих форм.
Разделение.
Понятие, согласно рассмотренному выше, есть единство бытия и сущности. Сущность есть первое отрицание бытия, которое вследствие того стало видимостью, понятие есть второе или отрицание этого отрицания, стало быть, бытие восстановленное, но как бесконечное опосредование и отрицание его внутри себя самого. Поэтому в понятии бытие и сущность уже не имеют определения, как бытие и сущность, а равным образом не состоят в таком единстве, что каждое имеет видимость в другом. Поэтому в понятии нет различия по этим определениям. Оно есть истина того субъективного отношения, в котором бытие и сущность достигают одно через другое своих полных самостоятельности и определения. Истиною и субстанциальностью оказывается субстанциальное единство, которое есть вместе с тем только положение. Положение есть существование и различение, поэтому в понятии бытие в себе и для себя достигло соответствую
