тѣмъ самымъ нѣчто конечное и ограниченное; самоопредѣленіе есть по существу частность, такъ какъ рефлексія воли въ себя, какъ отрицательное единство, есть вообще также единичность въ смыслѣ исключенія и предположенія нѣкотораго другого. Но частность содержанія ближайшимъ образомъ безконечна вслѣдствіе формы понятія, собственную опредѣленность котораго она составляетъ, и которое имѣетъ въ немъ отрицательное тожество себя съ самимъ собою и тѣмъ самымъ есть нетолько частное, но обладаетъ своею безконечною единичностью. Вышеупомянутая конечность содержанія въ практической идеѣ означаетъ тѣмъ самымъ то, что она есть ближайшимъ образомъ еще невыполненная идея; понятіе для него есть сущее въ себѣ и для себя; оно есть здѣсь идея въ формѣ для себя самой сущей объективности; съ одной стороны субъективное есть потому уже нетолько нѣчто положенное, произвольное или случайное, но нѣчто абсолютное; но съ другой стороны эта форма осуществленія, бытіе для себя, не имѣетъ еще также формы бытія въ себѣ. То, что является по формѣ, какъ таковой, какъ противоположность, является въ рефлектированной въ простое тожество формѣ понятія, т.-е. въ содержаніи, какъ его простая опредѣленность; доброе, хотя бы и имѣющее значеніе въ себѣ и для себя, есть въ силу того какая-либо частная цѣль, которая однако не должна пріобрѣсти свою истину лишь черезъ реализацію, а есть истинное уже для себя.
Самое умозаключеніе непосредственной реализаціи не требуетъ здѣсь никакого ближайшаго изложенія; оно есть лишь разсмотрѣнное выше умозаключеніе внѣшней цѣлесообразности; различеніе касается лишь содержанія. Во внѣшней цѣлесообразности, какъ формальной, послѣднее было вообще неопредѣленнымъ конечнымъ содержаніемъ, здѣсь же оно, хотя также конечно, но, какъ таковое, считается, вмѣстѣ съ тѣмъ, абсолютнымъ. Но по отношенію къ заключенію, выполненной цѣли, возникаетъ дальнѣйшее различеніе. Конечная цѣль въ своей реализаціи достигаетъ также лишь средства; такъ какъ она въ своемъ началѣ не есть еще цѣль, опредѣленная въ себѣ и для себя, то она и выполненная остается такою, которая не есть въ себѣ и для себя. Если же доброе опять-таки фиксируется, какъ нѣчто конечное и какъ таковое по существу, то, несмотря на свою внутреннюю безконечность, оно не можетъ избѣгнуть судьбы конечнаго, — судьбы, являющейся во многихъ формахъ. Совершаемое добро есть добро въ силу того, что оно есть уже въ субъективной цѣли, въ своей идеѣ; совершеніе даетъ ему нѣкоторое внѣшнее существованіе; но такъ какъ это существованіе опредѣлено лишь, какъ въ себѣ и для себя ничтожная внѣшность, то доброе достигаетъ въ немъ лишь случайнаго разрушимаго существованія, а не соотвѣтствующаго своей идеѣ совершенія. Далѣе такъ какъ доброе по своему содержанію есть нѣчто ограниченное, то существуетъ также много различнаго добра; совершаемое добро подвержено разрушенію нетолько черезъ внѣшнюю случайность и черезъ зло, но и черезъ столкновеніе и борьбу въ самомъ добрѣ. Со стороны предположеннаго имъ объективнаго міра, въ предположеніи коего заключается субъективность и конечность добра, и который, какъ нѣчто другое, идетъ своимъ собственнымъ путемъ,
тем самым нечто конечное и ограниченное; самоопределение есть по существу частность, так как рефлексия воли в себя, как отрицательное единство, есть вообще также единичность в смысле исключения и предположения некоторого другого. Но частность содержания ближайшим образом бесконечна вследствие формы понятия, собственную определенность которого она составляет, и которое имеет в нём отрицательное тожество себя с самим собою и тем самым есть нетолько частное, но обладает своею бесконечною единичностью. Вышеупомянутая конечность содержания в практической идее означает тем самым то, что она есть ближайшим образом еще невыполненная идея; понятие для него есть сущее в себе и для себя; оно есть здесь идея в форме для себя самой сущей объективности; с одной стороны субъективное есть потому уже нетолько нечто положенное, произвольное или случайное, но нечто абсолютное; но с другой стороны эта форма осуществления, бытие для себя, не имеет еще также формы бытия в себе. То, что является по форме, как таковой, как противоположность, является в рефлектированной в простое тожество форме понятия, т. е. в содержании, как его простая определенность; доброе, хотя бы и имеющее значение в себе и для себя, есть в силу того какая-либо частная цель, которая однако не должна приобрести свою истину лишь через реализацию, а есть истинное уже для себя.
Самое умозаключение непосредственной реализации не требует здесь никакого ближайшего изложения; оно есть лишь рассмотренное выше умозаключение внешней целесообразности; различение касается лишь содержания. Во внешней целесообразности, как формальной, последнее было вообще неопределенным конечным содержанием, здесь же оно, хотя также конечно, но, как таковое, считается, вместе с тем, абсолютным. Но по отношению к заключению, выполненной цели, возникает дальнейшее различение. Конечная цель в своей реализации достигает также лишь средства; так как она в своем начале не есть еще цель, определенная в себе и для себя, то она и выполненная остается такою, которая не есть в себе и для себя. Если же доброе опять-таки фиксируется, как нечто конечное и как таковое по существу, то, несмотря на свою внутреннюю бесконечность, оно не может избегнуть судьбы конечного, — судьбы, являющейся во многих формах. Совершаемое добро есть добро в силу того, что оно есть уже в субъективной цели, в своей идее; совершение дает ему некоторое внешнее существование; но так как это существование определено лишь, как в себе и для себя ничтожная внешность, то доброе достигает в нём лишь случайного разрушимого существования, а не соответствующего своей идее совершения. Далее так как доброе по своему содержанию есть нечто ограниченное, то существует также много различного добра; совершаемое добро подвержено разрушению нетолько через внешнюю случайность и через зло, но и через столкновение и борьбу в самом добре. Со стороны предположенного им объективного мира, в предположении коего заключается субъективность и конечность добра, и который, как нечто другое, идет своим собственным путем,
