изъ него, такъ какъ надлежало познать его, какъ сущность, какъ вещь въ себѣ, все эмпирическое; такимъ образомъ, не оставалось ничего, кромѣ этого явленія я мыслю, которое сопровождаетъ всѣ представленія, и о которомъ мы не имѣемъ ни малѣйшаго понятія. Безъ сомнѣнія, слѣдуетъ согласиться съ тѣмъ, что ни о я, ни о чемъ бы то ни было, даже о понятіи не имѣется ни малѣйшаго понятія, покуда люди не понимаютъ, а останавливаются ни простомъ, неподвижномъ представленіи и названіи. Странна мысль — если только ее можно назвать мыслью, — что я уже долженъ пользоваться я, чтобы судить о я; я, которое пользуется самосознаніемъ, какъ нѣкоторымъ средствомъ сужденія, есть конечно нѣкоторый х, о коемъ, равно какъ объ отношеніи такого пользованія, нельзя имѣть ни малѣйшаго понятія. Но безъ сомнѣнія смѣшно называть неудобствомъ и, какъ нѣчто ошибочное, кругомъ то свойство самосознанія, что я мыслитъ само себя, что нельзя мыслить я, если нѣтъ я, которое мыслитъ; отношеніе, черезъ которое въ непосредственномъ эмпирическомъ самосознаніи обнаруживается абсолютная, вѣчная природа я и его понятія, обнаруживается въ силу того, что самосознаніе именно и есть существующее, слѣдовательно, эмпирически воспринимаемое чистое понятіе, абсолютное отношеніе къ себѣ самому, которое, какъ раздѣляющее сужденіе, дѣлаетъ себя своимъ предметомъ и одно способно тѣмъ самымъ обратить себя въ кругъ. Камню не свойственно это неудобство; если о немъ думаютъ, или если нужно судить о немъ, то онъ при этомъ не преграждаетъ самъ себѣ пути; ему чуждо затрудненіе пользоваться для этого самимъ собою; этотъ трудъ должно принять на себя нѣчто другое, находящееся внѣ его.
Недостатокъ, находимый этими заслуживающими названіе варварскихъ представленіями, въ томъ, что при мысли о я послѣднее не можетъ быть опущено, какъ субъектъ, является за симъ въ такомъ видѣ, что я дано лишь, какъ субъектъ сознанія, или что я можетъ употреблять себя лишь въ качествѣ субъекта сужденія, и что нѣтъ такого воззрѣнія, черезъ которое оно было бы дано, какъ объектъ; между тѣмъ понятіе вещи, которая можетъ существовать, лишь какъ субъектъ, не приводитъ еще за собою никакой объективной реальности. Но если для объективности требуется внѣшнее, опредѣленное во времени и пространствѣ воззрѣніе, и оно однако отсутствуетъ, то ясно, что подъ объективностью разумѣется лишь та чувственная реальность, возвышеніе надъ которою есть условіе мышленія и истины. Но конечно если я при отсутствіи понятія признается только простымъ представленіемъ, такъ, какъ мы высказываемъ я въ обыденномъ сознаніи, то оно есть отвлеченное опредѣленіе, а не имѣющее само себя предметомъ отношеніе себя самого; оно есть, такимъ образомъ, лишь одинъ изъ крайнихъ терминовъ, односторонній субъектъ безъ своей объективности и было бы также лишь объектомъ безъ субъективности, если бы тутъ не встрѣчалось именно упомянутаго неудобства — неотдѣлимости отъ я, какъ объекта, мыслящаго субъекта. Но въ дѣйствительности то же самое неудобство имѣетъ мѣсто и при первомъ опредѣленіи, опредѣленіи я, какъ субъекта; ибо я мыслитъ нѣчто, себя или что-либо другое. Эта нераздѣльность двухъ формъ, въ которыхъ оно противополагаетъ себя себѣ
из него, так как надлежало познать его, как сущность, как вещь в себе, всё эмпирическое; таким образом, не оставалось ничего, кроме этого явления я мыслю, которое сопровождает все представления, и о котором мы не имеем ни малейшего понятия. Без сомнения, следует согласиться с тем, что ни о я, ни о чём бы то ни было, даже о понятии не имеется ни малейшего понятия, покуда люди не понимают, а останавливаются ни простом, неподвижном представлении и названии. Странна мысль — если только ее можно назвать мыслью, — что я уже должен пользоваться я, чтобы судить о я; я, которое пользуется самосознанием, как некоторым средством суждения, есть конечно некоторый х, о коем, равно как об отношении такого пользования, нельзя иметь ни малейшего понятия. Но без сомнения смешно называть неудобством и, как нечто ошибочное, кругом то свойство самосознания, что я мыслит само себя, что нельзя мыслить я, если нет я, которое мыслит; отношение, через которое в непосредственном эмпирическом самосознании обнаруживается абсолютная, вечная природа я и его понятия, обнаруживается в силу того, что самосознание именно и есть существующее, следовательно, эмпирически воспринимаемое чистое понятие, абсолютное отношение к себе самому, которое, как разделяющее суждение, делает себя своим предметом и одно способно тем самым обратить себя в круг. Камню не свойственно это неудобство; если о нём думают, или если нужно судить о нём, то он при этом не преграждает сам себе пути; ему чуждо затруднение пользоваться для этого самим собою; этот труд должно принять на себя нечто другое, находящееся вне его.
Недостаток, находимый этими заслуживающими название варварских представлениями, в том, что при мысли о я последнее не может быть опущено, как субъект, является за сим в таком виде, что я дано лишь, как субъект сознания, или что я может употреблять себя лишь в качестве субъекта суждения, и что нет такого воззрения, через которое оно было бы дано, как объект; между тем понятие вещи, которая может существовать, лишь как субъект, не приводит еще за собою никакой объективной реальности. Но если для объективности требуется внешнее, определенное во времени и пространстве воззрение, и оно однако отсутствует, то ясно, что под объективностью разумеется лишь та чувственная реальность, возвышение над которою есть условие мышления и истины. Но конечно если я при отсутствии понятия признается только простым представлением, так, как мы высказываем я в обыденном сознании, то оно есть отвлеченное определение, а не имеющее само себя предметом отношение себя самого; оно есть, таким образом, лишь один из крайних терминов, односторонний субъект без своей объективности и было бы также лишь объектом без субъективности, если бы тут не встречалось именно упомянутого неудобства — неотделимости от я, как объекта, мыслящего субъекта. Но в действительности то же самое неудобство имеет место и при первом определении, определении я, как субъекта; ибо я мыслит нечто, себя или что-либо другое. Эта нераздельность двух форм, в которых оно противополагает себя себе
