ваются не ближайшія, но отдаленныя причины какого-либо дѣйствія. Измѣненіе формы, претерпѣваемое первоначальною вещью въ этомъ переходѣ черезъ многіе промежуточные члены, скрываетъ сохраняющееся въ ней при этомъ тожество. Въ этомъ умноженіи причинъ, выступающихъ между нею и окончательнымъ дѣйствіемъ, она связывается вмѣстѣ съ тѣмъ съ другими вещами и обстоятельствами такъ, что не это первое, именуемое причиною, но всѣ эти многія причины вмѣстѣ содержатъ въ себѣ полное дѣйствіе. Такъ, напримѣръ, если въ какомъ-либо человѣкѣ развился его талантъ въ силу того обстоятельства, что онъ потерялъ своего отца, убитаго въ сраженіи пулею, то этотъ выстрѣлъ (или, восходя еще далѣе назадъ, война или нѣкоторая причина войны и т. д. въ безконечность) можетъ указываться, какъ причина умѣлости этого человѣка. Но ясно, что напримѣръ, такая причина есть не этотъ выстрѣлъ самъ для себя, а лишь совокупность его съ другими дѣйствующими опредѣленіями. Или, правильнѣе сказать, онъ вообще есть не причина, а лишь опредѣленный моментъ въ обстоятельствахъ возможности дѣйствія.
Далѣе слѣдуетъ главнымъ образомъ обратить еще вниманіе на несоотвѣтственное примѣненіе отношенія причинности къ отношеніямъ психическо-органической и духовной жизни. Здѣсь то, чтб называется причиною, оказывается, конечно, имѣющимъ другое содержаніе, чѣмъ дѣйствіе, но потому, что то, что дѣйствуетъ на живое, опредѣляется, измѣняется и преобразуется самостоятельно послѣднимъ, ибо живое недопускаетъ причины въ ея дѣйствію, т.-е. снимаетъ ее какъ причину. Такъ неправильно говорится, что пища есть причина крови, или такія-то кушанья или холодъ, сырость суть причины лихорадки и т. п.; также недопустимо указывать на климатъ Іоніи, какъ на причину твореній Гомера, или на честолюбіе Цезаря, какъ на причину паденія республиканскаго строя Рима. Вообще, въ исторіи вступаютъ въ игру и во взаимное опредѣленіе духовные массы и индивидуумы; природѣ же духа свойственно еще въ болѣе высокомъ смыслѣ, чѣмъ характеру живого вообще, скорѣе принимать въ себя другое первоначальное, или, иначе, не допускать въ себѣ продолженія какой-либо причины, а прерывать и превращать ее. Но эти отношенія принадлежатъ идеѣ и имѣютъ быть разсмотрѣны лишь при ней. Здѣсь же можно обратить вниманіе на то, что, поскольку допускается отношеніе причины и дѣйствія, хотя бы и въ несоотвѣтственномъ смыслѣ, дѣйствіе не можетъ быть болѣе причины; ибо дѣйствіе есть не болѣе, какъ проявленіе причины. Въ исторіи повторяется ставшая обычною острота, по которой изъ малыхъ причинъ происходятъ большія дѣйствія, и вслѣдствіе того, для объясненія широко и глубоко-захватывающаго событія находятъ первую причину въ какомъ-либо анекдотѣ. Такая, такъ называемая причина, должна считаться лишь поводомъ, лишь внѣшнимъ возбужденіемъ, въ которомъ внутренній духъ событія могъ и не нуждаться, или вмѣсто того могло быть безчисленное множество другихъ поводовъ, которые могли бы быть употреблены духомъ, дабы начать съ нихъ явленіе, удовлетвориться имъ и проявиться въ нихъ. Наоборотъ, скорѣе должно считать чѣмъ-то мелочнымъ и случайнымъ
ваются не ближайшие, но отдаленные причины какого-либо действия. Изменение формы, претерпеваемое первоначальною вещью в этом переходе через многие промежуточные члены, скрывает сохраняющееся в ней при этом тожество. В этом умножении причин, выступающих между нею и окончательным действием, она связывается вместе с тем с другими вещами и обстоятельствами так, что не это первое, именуемое причиною, но все эти многие причины вместе содержат в себе полное действие. Так, например, если в каком-либо человеке развился его талант в силу того обстоятельства, что он потерял своего отца, убитого в сражении пулею, то этот выстрел (или, восходя еще далее назад, война или некоторая причина войны и т. д. в бесконечность) может указываться, как причина умелости этого человека. Но ясно, что например, такая причина есть не этот выстрел сам для себя, а лишь совокупность его с другими действующими определениями. Или, правильнее сказать, он вообще есть не причина, а лишь определенный момент в обстоятельствах возможности действия.
Далее следует главным образом обратить еще внимание на несоответственное применение отношения причинности к отношениям психическо-органической и духовной жизни. Здесь то, чтб называется причиною, оказывается, конечно, имеющим другое содержание, чем действие, но потому, что то, что действует на живое, определяется, изменяется и преобразуется самостоятельно последним, ибо живое недопускает причины в её действию, т. е. снимает ее как причину. Так неправильно говорится, что пища есть причина крови, или такие-то кушанья или холод, сырость суть причины лихорадки и т. п.; также недопустимо указывать на климат Ионии, как на причину творений Гомера, или на честолюбие Цезаря, как на причину падения республиканского строя Рима. Вообще, в истории вступают в игру и во взаимное определение духовные массы и индивидуумы; природе же духа свойственно еще в более высоком смысле, чем характеру живого вообще, скорее принимать в себя другое первоначальное, или, иначе, не допускать в себе продолжения какой-либо причины, а прерывать и превращать ее. Но эти отношения принадлежат идее и имеют быть рассмотрены лишь при ней. Здесь же можно обратить внимание на то, что, поскольку допускается отношение причины и действия, хотя бы и в несоответственном смысле, действие не может быть более причины; ибо действие есть не более, как проявление причины. В истории повторяется ставшая обычною острота, по которой из малых причин происходят большие действия, и вследствие того, для объяснения широко и глубоко-захватывающего события находят первую причину в каком-либо анекдоте. Такая, так называемая причина, должна считаться лишь поводом, лишь внешним возбуждением, в котором внутренний дух события мог и не нуждаться, или вместо того могло быть бесчисленное множество других поводов, которые могли бы быть употреблены духом, дабы начать с них явление, удовлетвориться им и проявиться в них. Наоборот, скорее должно считать чем-то мелочным и случайным
