— 280 — княжескихъ указовъ, постановленій вѣча, судебныхъ рѣшеній н т. п. Процессъ постепеннаго накопленія и формулированія матеріаловъ права виденъ даже па спискахъ Русской Правды, которые пополнялись припиской новыхъ статей къ первоначальному тексту. Затѣмъ, явное преобладаніе какъ въ Псковской и Новгородской судныхъ грамотахъ, такъ и въ другихъ старыхъ памятникахъ нашего права формальной или процессуальной точки зрѣнія надъ матеріальной — указываетъ, какъ это уже разъяснялось, на начальную ступень развитія права, гдѣ нѣтъ или еще очень слабо самое представленіе объ обще-обязательной юридической нормѣ, и формальная пли процессуальная точка зрѣнія па право исключаетъ собой идею матеріальнаго права. Отсюда само собою напрашивается заключеніе объ отсутствіи или, по крайней мѣрѣ—недостаточности сознанія въ древней Россіи противоположепія между общимъ и партикулярнымъ правомъ,—тѣмъ болѣе, что это сознаніе еще болѣе затруднялось слабостью политической связи между отдѣльными славянскими племенами. Поэтому утвержденіе Пахмана въ его „Исторіи кодификаціи гражданскаго права", что Русская Правда была въ древней Руси источникомъ общаго права, является голословнымъ, опровергаясь, вдобавокъ, кромѣ упомянутыхъ соображеній, п признанными самимъ авторомъ фактами. Довольно сказать, что большая часть списковъ Русской Правды найдена на сѣверѣ Россіи, что указанія на пее встрѣчаются преимущественно въ Новгородскихъ лѣтописяхъ, и что юридическіе памятники позднѣйшаго времени, дѣйствовавшіе въ различныхъ областяхъ Россіи, о ней вовсе ис упоминаютъ. Изъ всего этого не можетъ быть иного вывода, кромѣ того, что Русская Правда была сборникомъ не общаго, а лишь партикулярнаго обычнаго права тѣхъ славянскихъ племенъ, для которыхъ она была составлена.
Подобный же характеръ Новгородской, Псковской и другихъ грамотъ еще несомнѣннѣе, хотя эти грамоты свидѣтельствуютъ уже о значительномъ развитіи гражданскаго права, идущемъ рука объ руку съ разцвѣтомъ городской жизни и торговаго оборота нашихъ сѣверныхъ народоправствъ. Объ этомъ развитіи можно судить, по справедливому замѣчанію Дювернуа *), уже по тому, что лицо и вещь представляются въ Псковской и Новгородской судныхъ грамотахъ совершенно абстрактно и безъ отношенія къ какимъ бы то ни было сословнымъ признакамъ пли исключительнымъ условіямъ правообладанія вещами того пли другого рода и для того пли другого круга лицъ. Обѣ грамоты говорятъ: „а кто на комъ поищетъ", „а которому человѣку", л такъ же абстрактно называютъ вещами: землю, воду, товаръ, закладъ и т. д. Кромѣ того, мы встрѣчаемъ здѣсь и защнт} простого владѣнія, и пріобрѣтеніе собственности въ силу давности, и такое обиліе свободныхъ договорныхъ формъ, о какомъ нс можетъ быть п рѣчи въ памятникахъ древняго права. ‘) Н. Дювернуа, Чтспія по гражданскому праву, 1902, I, стр. 198 н слѣд.
