Культ логики подменивает реальные силы, управляющие общественной жизнью, мертвой диалектикой и забывает, по выражению того же Иеринга, что не жизнь существует для понятий, а понятия для жизни, и что право повинуется не тому, что логично, а тому, что предписывается общественной солидарностью и чувством права. Можно было бы еще думать о нераздельном господстве логики в праве, если бы человеческими действиями руководил один разум. Но так как ими в несравненно бо̀льшей степени руководят интересы, часто противоположные друг другу, то неудивительно что и охраняющее, и оценивающее эти интересы право представляет собой не единство и стройную логическую цепь, а ряд противоречий и комбинаций различных сил и течений, то уравновешивающих друг друга, то подчиняющих слабейшие из них сильнейшим[1].
Вопреки приведенным соображениям, во Франции торжествует до сих пор, в связи с преувеличенной оценкой ее кодификации, представление об органической цельности этой кодификации, предполагающее как отсутствие в ней всяких пробелов, так и возможность получить из нее путем исключительно логических операций ответы на все вопросы права. В Германии, где кодификация не была никогда фетишом и имела до последнего времени только местное значение, далеко уступающее влиянию так наз. „общего права“, т. е. приспособленного к условиям современной жизни римского права эпохи Юстиниана, дело стоит несколько иначе. Представление об единстве и отсутствии пробелов в праве, вместе с верой в продуктивность или так наз. „экспансивную силу“ логических категорий права, распространено здесь еще более, чем во Франции, но оно переносится от положительного законодательства на всю совокупность действующего права. Это последнее предполагается не столько системой писанных законодательных норм, сколько системой неписанных „принципов права“, по отношению к которым каждый писанный закон оказывается только отдельным случаем применения[2]. Эти принципы настолько широки и общи, что немецкая юриспруденция находит возможным заключать от них чисто логическим путем решительно ко всем юридическим нормам, и в этом отношении она идет даже далее французской доктрины, которая считает свои принципы содержащимися, по крайней мере, в текстах законов, а не в субъективных воззрениях их толкователей[3]. Немецкая юриспруденция этого направления, прозванная Иерингом „юриспру-
