лосыя птички; ласточки-щебетуньи игриво кружились надъ озеромъ, длинными крылами своими касаясь воды. Бѣловосковыя кувшинки, горделиво покачиваясь на волнахъ, нѣжились подъ ласковыми лучами солнца, ослѣпительно сверкая своими раскрытыми чашечками.
Унда сорвала одинъ цвѣтокъ и, цѣлуя его, вдыхала его тонкій, нѣжный ароматъ.
Ивы шептались, тростникъ шелестилъ, волны всплескивали, ласточки щебетали, а дерево все плыло и плыло, унося съ собой радостную, счастливую царевну. Ей было такъ хорошо, что она забыла обо всемъ на свѣтѣ и всѣмъ существомъ своимъ наслаждалась этимъ неожиданнымъ счастьемъ, нахлынувшимъ на нее.
Обогнувъ небольшой лѣсистый мысокъ, она увидѣла красивый заливъ, густо обросшій кустарникомъ. Только въ одномъ мѣстѣ, на самой срединѣ берега виднѣлась прогалина. На ней стояла крошечная хижинка, обнесенная ивовымъ плетнемъ; а на немъ были растянуты мокрыя сѣти.
Загорѣлый рыбакъ разводилъ огонь подъ висящимъ котелкомъ, въ которомъ что-то варилось. Двое дѣтей помогали ему, суетились около костра, заглядывали въ котелокъ, видимо, съ нетерпѣніемъ ожидая, скоро-ли сварится ихъ незатѣйливый обѣдъ.
— Отецъ, посмотри-ка!—закричала старшая дѣвочка, завидѣвъ плывущее дерево съ сидящей на немъ женской фигурой,—не мама ли это плыветъ къ намъ? Ты говорилъ, что она уплыла на лодкѣ.
— Нѣтъ, дочка!—отвѣтилъ со вздохомъ рыбакъ;—мамину лодку опрокинуло волнами, и она утонула.
— Она жива! она помнитъ, она тоскуетъ о васъ!—крикнула царевна.
Можетъ быть, вѣтеръ отнесъ ея слова, и рыбакъ не разслышалъ ихъ, можетъ быть, не повѣрилъ. Опустивъ голову, задумчиво смотрѣлъ онъ въ огонь, и двѣ крупныя слезы медленно скатились по его щекамъ.
Дерево уплыло. Хижина и семья рыбака скрылись изъ виду, но Унда все еще видѣла ихъ передъ собой: какъ живыя, стояли онѣ передъ ней.
И, странное дѣло! все кругомъ было попрежнему прекрасно; солнце попреж-
лосые птички; ласточки-щебетуньи игриво кружились над озером, длинными крылами своими касаясь воды. Беловосковые кувшинки, горделиво покачиваясь на волнах, нежились под ласковыми лучами солнца, ослепительно сверкая своими раскрытыми чашечками.
Унда сорвала один цветок и, целуя его, вдыхала его тонкий, нежный аромат.
Ивы шептались, тростник шелестил, волны всплескивали, ласточки щебетали, а дерево всё плыло и плыло, унося с собой радостную, счастливую царевну. Ей было так хорошо, что она забыла обо всём на свете и всем существом своим наслаждалась этим неожиданным счастьем, нахлынувшим на нее.
Обогнув небольшой лесистый мысок, она увидела красивый залив, густо обросший кустарником. Только в одном месте, на самой средине берега виднелась прогалина. На ней стояла крошечная хижинка, обнесенная ивовым плетнем; а на нём были растянуты мокрые сети.
Загорелый рыбак разводил огонь под висящим котелком, в котором что-то варилось. Двое детей помогали ему, суетились около костра, заглядывали в котелок, видимо, с нетерпением ожидая, скоро ли сварится их незатейливый обед.
— Отец, посмотри-ка! — закричала старшая девочка, завидев плывущее дерево с сидящей на нём женской фигурой, — не мама ли это плывет к нам? Ты говорил, что она уплыла на лодке.
— Нет, дочка! — ответил со вздохом рыбак; — мамину лодку опрокинуло волнами, и она утонула.
— Она жива! она помнит, она тоскует о вас! — крикнула царевна.
Может быть, ветер отнес её слова, и рыбак не расслышал их, может быть, не поверил. Опустив голову, задумчиво смотрел он в огонь, и две крупные слезы медленно скатились по его щекам.
Дерево уплыло. Хижина и семья рыбака скрылись из виду, но Унда всё еще видела их перед собой: как живые, стояли они перед ней.
И, странное дело! всё кругом было по-прежнему прекрасно; солнце по-преж-
