лодушіе, и онъ старается принять равнодушный видъ ничего не боящагося моряка, старается улыбнуться, но вмѣсто улыбки на его лицѣ появляется страдальческая гримаса.
Громъ грохочетъ, не останавливаясь, и съ неба падаютъ огненные шары и передъ тѣмъ, какъ упасть въ океанъ, вытягиваются, сіяя ослѣпительнымъ блескомъ, и исчезаютъ... Ураганъ, казалось, дошелъ до полнаго своего апогея и кладетъ на бокъ судно и гнетъ его мачты... Какой-то адскій гулъ кругомъ.
Сердце Володи невольно замираетъ въ тоскѣ... Ему. кажется, что гибель неизбѣжна. „Господи!.. Неужели умирать такъ рано?“ И въ головѣ его проносяться мысли о томъ, какъ хорошо теперь дома, о матери, о сестрѣ, о братѣ, о дядѣ-адмиралѣ. Ахъ, зачѣмъ онъ послушалъ этого адмирала?.. Зачѣмъ онъ пошелъ въ плаваніе?..
Между тѣмъ многіе матросы спускаются внизъ и съ какою-то суровою торжественностью переодѣваются въ чистыя рубахи, слѣдуя традиціонному обычаю моряковъ надѣвать передъ гибелью чистое бѣлье. Въ палубѣ у образа многіе лежатъ распростертые въ молитвѣ и затѣмъ подымаюются наверхъ съ какимъ-то покорнымъ отчаяніемъ на лицахъ. Среди матросовъ слышны скорбные вздохи; многіе плачутъ.
— Не робѣй, ребята! Ничего опаснаго нѣтъ!— громовымъ голосомъ кричитъ въ рупоръ капитанъ.
