эпоху за алмазъ и только въ 1694 году Марселезъ Пейсонелль причислилъ его окончательно къ царству животныхъ.
Кораллъ есть собраніе микроскопическихъ животныхъ на полипникѣ ломкаго и каменистаго свойства; каждое живетъ отдѣльной жизнью, но жизнь каждаго отдѣльнаго способствуетъ жизни общей. Это родъ естественнаго соціализма.
Ничего не могло быть для меня интереснѣе, какъ посѣтить одинъ изъ этихъ окаменѣлыхъ лѣсовъ, которыми природа насадила морское дно.
Снаряды Румкорфа были приведены въ дѣйствіе и мы проходили по коралловому рифу, который, надо полагать, современемъ закроетъ эту часть Индѣйскаго океана. Дорога была окаймлена непроходимыми чащами кустиковъ, покрытыхъ маленькими цвѣтками, — звѣздочками съ бѣлыми лучами.
Но въ противоположность земнымъ растеніямъ, эти древовидныя, прикрѣпленныя къ скаламъ почвы, всѣ имѣли направленіе съ верху въ низъ.
Свѣтъ очаровательно игралъ въ ярко окрашенныхъ вѣтвяхъ. Мнѣ казалось, что эти перепончатыя и цилиндрическія трубки дрожали отъ волненія воды. Я не разъ забывалъ, что я не въ саду, и протягивалъ руку, желая сорвать свѣжіе вѣнчики, украшенные нѣжными щупальцами; одни цвѣтки только что распускались, другіе едва зарождались. Легкія рыбы съ быстрыми плавниками мелькали въ этомъ цвѣтникѣ, какъ порхающія птицы.
Но едва только рука моя дотрогивалась до этихъ живыхъ „не тронь меня“ — тотчасъ же вся колонія полошилась. Бѣлые вѣнчики входили въ красный футляръ, цвѣты мгновено пропадали и кустарникъ превращался въ кучу каменистыхъ бугорковъ.
Случай открылъ мнѣ самый драгоцѣнный обращикъ этихъ зоофитовъ. Мнѣ попался кораллъ, который не уступалъ тѣмъ, которыхъ ловятъ въ Средиземномъ морѣ, у береговъ Франціи, и Италіи; своими яркими цвѣтами онъ оправдывалъ поэтическія названія — „кроваваго цвѣтка“ и „кровавой пѣны“, которыми купцы окрестили лучшія изъ этихъ произведеній. Цѣнность такаго коралла доходитъ до пяти сотъ франковъ за килограмъ и въ этомъ мѣстѣ жидкіе слои покрывали несмѣтныя коралло-
