Чѣмъ-то хорошимъ и бодрящимъ вѣяло отъ этихъ рѣчей капитана, и служба принимала въ глазахъ молодыхъ людей болѣе широкій, осмысленный характеръ, чуждый всякаго угнетенія и произвола.
Для многихъ изъ этихъ юнцовъ, бывшихъ на «Коршунѣ», этотъ день былъ такъ-сказать днемъ просвѣтлѣнія и такимъ лучезарнымъ остался на всю ихъ жизнь.
Володя вышелъ отъ капитана взволнованный и умиленный. Онъ въ тотъ же день принялся за исторію Шлоссера и далъ себѣ слово основательно заняться англійскимъ языкомъ и прочитатъ всю капитанскую библіотеку.
2.
Когда въ тотъ же день старшій офицеръ призвалъ къ себѣ въ каюту обоихъ боцмановъ: Ѳедотова и Никифорова, двухъ старыхъ служакъ, отззонившихъ во флотѣ по пятнадцати лѣтъ и прошедшихъ старую суровую школу, и сказалъ имъ, что бы они бросили линьки и передали объ этомъ остальнымъ унтеръ-офицерамъ, —то оба боцмана въ первое мгновеніе вытаращили удивленно глаза, видимо не вѣря своимъ ушамъ, —до того это казалось невѣроятнымъ по тѣмъ временамъ.
Однако, твердо знавшіе правила дисциплины, они оба почти одновременно отвѣчали:
— Слушаю, ваше благородіе!
Тѣмъ не менѣе и красно-сизое, суровое на видъ лицо Ѳедотова съ засѣдѣвшими черными бакенбардами и перешибленнымъ носомъ и менѣе подозрительнаго оттѣнка физіономія боцмана второй вахты Никифорова, рыжеусаго, съ лукавыми маленькими глазами, коренастаго человѣка, — выражали собой полнѣйшее недоумѣніе.
— Поняли? спросилъ строго старшій офицеръ.
— Никакъ нѣтъ, ваше благородіе! отвѣчали разомъ
