— Есть! отвѣчалъ старшій офицеръ.
— И чтобы они не дрались, а то срамъ...
— Отъ этого отучить ихъ будетъ трудно, Василій Ѳедорычъ... Вы сами знаете... привычка... И многіе офицеры находили, что трудно, имѣя въ виду и собственный привычки.
— Не спорю, что трудно, но все-таки надо внушить имъ, что этого нельзя... Пусть и матросы знаютъ объ этомъ...
— Слушаю-съ...
— Надѣюсь, господа, что вы своимъ примѣромъ отучите и боцмановъ отъ кулачной расправы... Къ сожалѣнію, на многихъ судахъ офицеры дерутся... Законъ этого не разрѣшаетъ, и я убѣдительно прошу васъ соблюдать законъ.
Многіе офицеры, недовольные этою просьбой, равносильною приказанію, молчали видимо далеко не сочувственно и чувствовали, какъ будетъ имъ трудно избавиться отъ прежнихъ привычекъ. Но дѣлать было нечего. Приходилось подчиняться и утѣшаться возможностью утолять свой служебный гнѣвъ хотя бы тайкомъ, если не открыто, чтобъ не навлечь на себя неудовольствія капитана. Не особенно былъ, кажется, доволенъ и старшій офицеръ, довольно фамильярно въ минуты вспышекъ обращавшійся съ матросскими физіономіями.
— Мнѣ остается еще, господа, обратиться къ вамъ съ послѣдней просьбой... это... это не употреблять въ обращеніи къ матросамъ окончаній, не идушихъ къ службѣ...
Всѣ улыбнулись. Улыбнулся и капитанъ.
— Я только боюсь, что моя просьба будетъ невыполнима... Моряки такъ привыкли къ энергичнымъ выраженіямъ...
— Не знаю, какъ другіе, Василій Ѳедорычъ, а я... я... каюсь... не могу обѣщать, чтобъ иной разъ и не того... не употребилъ крѣпкаго словечка! проговорилъ старшій офицеръ.
