— Ничего, Андрей Николаичъ.
— Ужъ такая наша служба, батенька... Надо разставаться съ близкими! промолвилъ старшій офицеръ и, показалось Володѣ, подавилъ вздохъ. —А въ каютѣ удобно устроились съ батюшкой?
— Отлично.
— Ну, очень радъ... Можете итти... Вы подвахтенный въ пятой вахтѣ, у мичмана Лопатина. Вамъ съ полуночи до четырехъ на вахту... Помните, что опаздывать на вахту нельзя... За это будетъ строго взыскиваться! внушительно прибавилъ старшій офицеръ, протягивая руку.
Володя ушелъ, весьма довольный, что назначенъ въ пятую вахту къ тому самому веселому и жизнерадостному мичману, который такъ понравился съ перваго же раза и ему и всѣмъ Ашанинымъ. А главное, онъ былъ радъ, что назначенъ во время авраловъ состоять при капитанѣ, въ котораго уже былъ влюбленъ.
И эта влюбленность дошла у юноши до восторженности, когда дня черезъ три по выходѣ изъ Кронштадта однажды утромъ Ашанинъ былъ позванъ къ капитану вмѣстѣ съ другими офицерами и гардемаринами, кромѣ стоявшихъ на вахтѣ.
Когда всѣ собравшіеся усѣлись, капитанъ средиг лубокой тишины проговорилъ нѣсколько взволнованнымъ голосомъ:
— Господа! Я попросилъ васъ, чтобы откровенно высказать передъ вами мои взгляды на отношенія къ матросамъ. Я считаю всякія тѣлесныя наказанія позорящими человѣческое достоинство и унижающими людей, которые къ нимъ прибѣгаютъ, и полагаю... даже болѣе... увѣренъ, что ни дисциплина, ни морской духъ нисколько не пострадаютъ, если мы не будемъ пользоваться правомъ наказывать людей подобнымъ образомъ... Я знаю по опыту... Я три года былъ старшимъ офицеромъ и ни разу никого не наказалъ и—честью завѣряю васъ, господа—трудно
