и скоро возвратился оттуда угрюмый и мрачный, точно постарѣвшій, сконфуженно смахивая своею здоровенною рукой крупныя слезы.
Съ какою-то старушкой сдѣлалось дурно, и ее перенесли на рукахъ.
А хорошенькая блондинка такъ и повисла на шеѣ мужа, точно не хотѣла съ нимъ разстаться...
— Наташа... Наташа... Успокойся... всѣ смотрятъ, шепталъ мужъ.
Наконецъ она оторвалась и перешла сходню. Тогда и лейтенантъ, какъ ни храбрился, а не выдержалъ и заплакалъ...
— Ничего, братецъ ты мой, не подѣлаешь! проговорилъ одинъ изъ матросовъ, наблюдавшій сцены прощанья господъ.
— И у меня баба голосила, когда я уходилъ изъ деревни, отвѣчалъ другой... —Всякому жалко... То-то и лейтенантова жонка ревмя реветъ...
Съ парохода и съ корвета обмѣнивались послѣдними словами:
— Прощайте... Прощай!
— Володя!.. Смотри... носи фуфайку... Пиши...
— Христосъ съ тобой...
— Помни слово... Леля... Держи его! Не забывай меня! взволнованно кричалъ молодой офицеръ-механикъ миловидной барышнѣ въ яркой шляпкѣ.
— Я-то?..
И слезы помѣшали, видно, ей докончить, что она не забудетъ своего жениха.
— Капитолина Антоновна!.. мальчика-то... берегите!..
— Будьте спокойны, братецъ...
— Вася... Васенька... гдѣ ты?.. Дай на тебя взглянуть.
— Я здѣсь, мамаша... Прощайте, голубушка!.. Изъ Копенгагена получите письмо.... Пишите въ Брестъ... poste restante.
