— Брамсели отдать!
— Прозѣвалъ прибавку парусовъ у адмирала и теперь, зря суетится. Эхъ, морякъ съ Невскаго проспекта! съ сердцемъ проговорилъ въ полголоса Степанъ Ильичъ и, прислонясь къ борту, жадно впился глазами въ бинокль, направленный на «Витязь».
— Развѣ не нагонимъ, Степанъ Ильичъ? Вѣдь это будетъ уж:асно... Капитанъ говорилъ, что нагонимъ. Значить нагонимъ, Степанъ Йльичъ? съ нетерпѣніемъ спрашивалъ Ашанинъ, внезапно почувствовавшій, какъ и старый штурманъ, и обиду за «Коршуна», и ненависть къ моряку съ Невскаго проспекта (эта кличка Володѣ особенно почему-то понравилась) за то, что онъ прозѣвалъ. И въ эту минуту ему казалось дѣйствительно ужаснымъ, если «Витязь» уйдетъ отъ «Коршуна». Морская жилка жила въ немъ, какъ и въ Степанѣ Ильичѣ, и онъ. всѣмъ существомъ почувствовалъ смыслъ всѣхъ этихъ «штукъ» адмирала и пламенно желалъ, чтобы «Витязь» не ушелъ, точно «Витязь» въ самомъ дѣлѣ былъ непріятель, котораго выпускали изъ рукь.
— Нагонимъ, нагонимъ! успокоилъ Володю старый, штурманъ. — Слава Богу, прозѣвка была недолгая, а Коршунъ» въ полвѣтра лихо ходить...
И неожиданно прибавиль съ лаской въ голосѣ:
— И у вась морская душа взыграла?.. И васъ задоръ взяль?.. А вѣдь этимъ вы обязаны воть этому самому безпокойному адмиралу... Онъ знаетъ, чѣмь моряка подъ ребро взять... Отъ этого служить подъ его командой и полезно, особенно молодежи... Только его понять надо, а не то, какъ Первушинь...
— Я дуракь былъ, Степанъ Ильичъ, когда говорилъ. давеча...
— Не дуракь — вы, слава Богу, имѣете голову на плечахь —а слишкомь скоропалительны, голубчикъ. Вы не сердитесь: я, любя вась, это вамь говорю.
