затѣмъ не безъ шутливой ироніи прибавилъ:— Да и у штурмановъ не освѣдомляются объ ихъ желаніяхъ. Отдадутъ приказъ: назначается на такое-то судно, — такъ, . хочешь не хочешь, а собирай свои потроха и иди хоть на сѣверный полюсь. Мы вѣдь людишки маленькіе, и впереди у насъ нѣтъ блестящихъ перспективъ... Ничего-съ въ волнахъ не видно! Хе-хе-хе! А стать на мертвый якорь — выйти въ отставку и получать шестьсотъ рублей полнаго пенсіона—тоже не хочется. Какъ ни какъ, а все-таки привыкъ къ водѣ... всю почти жизнь провелъ на ней. Такъ какъ-то зазорно сдѣлать ся сухопутнымъ человѣкомъ и, главное, рѣшительно не знать, что съ собою дѣлать съ утра до вечера... Семьи у меня нѣтъ, жениться было некогда между плаваніями, я одинъ, какъ перстъ... ну и, видно, до смерти придется брать, высоты да сторожить маяки! усмѣхнулся старый штурманъ.
Чуткое ухо Ашанина въ этой полушутливой рѣчи уловило горькое чувство старика, обойденнаго такъ-сказать жизнью только потому, что онъ былъ штурманомъ.
Послѣ долгихъ лѣтъ тяжелой и отвѣтственной службы— ни положенія, ни средствъ для сколько-нибудь сноснаго существованія въ случаѣ отставки, однимъ словомъ — все та же подначальная жизнь, все та же лямка... И Володя съ глубокимъ уваженіемъ, полный искренняго сочувствія, посмотрѣлъ на старика-штурмана и словнобы чувствовалъ себя виноватымъ за то, что онъ флотскій и что у него впереди жизнь, полная самыхъ розовыхъ надеждъ.
И капитанъ какъ-то особенно сердечно проговорилъ, обращаясь къ Степану Ильичу:
— Зато и какъ же счастливы будутъ капитаны, съ которыми вы будете плавать, СтепанъИльичъ...
— Съ вами и я радъ, Василій Ѳедорычъ, служить, вы это знаете... А вѣдь можно нарваться на такого капитана, что плаваніе покажется каторгой...
