это видѣлъ — не даромъ ему не сидѣлось въ каютѣ и онъ то и дѣло выбѣгалъ наверхъ и заглядывалъ въ люкъ.
«Читаетъ... Значитъ не такъ уже скучно, какъ говорилъ Лопатинъ!» радостно заключалъ Ашанинъ и снова спускался внизъ, чтобы минутъ черезъ десять снова подняться наверхъ. Нечего и прибавлять, что онъ отказался ѣхать на берегъ кататься верхомъ, ожидая нетерпѣливо приговора человѣка, котораго онъ особенно уважалъ и цѣнилъ.
Съ полуночи онъ сталъ на вахту и былъ нѣсколько смущенъ отъ того, что до сихъ поръ капитанъ не звалъ его къ себѣ. «Вѣрно, нашелъ мою работу скверной и изъ деликатности ничего не хочетъ сказать. А можетъ-быть и не дочиталъ до конца... Надоѣло!» раздумывалъ юный самолюбивый авторъ, шагая по мостику.
Но вотъ въ темнотѣ мелькнула фигура капитана. Онъ поднялся на мостикъ и, приблизившись къ Ашанину, проговорилъ:
— Я только что окончилъ вашу статью о Кохинхинѣ, Ашанинъ, и прочелъ ее съ интересомъ. У васъ есть способность излагать свои мысли ясно, живо и мѣстами не безъ огонька... Видно, что вы пробыли въ Кохинхинѣ не даромъ... Адмиралъ угадалъ въ васъ человѣка, способнаго наблюдать и добросовѣстно исполнить возложенное порученіе. Въ послѣднемъ впрочемъ я и не сомнѣвался! прибавилъ капитанъ.
Ашанинъ былъ въ восторгѣ отъ похвалы капитана. Теперь ему было все равно, какъ отнесется къ его работѣ даже самъ адмиралъ, —вѣдь Василій Ѳедоровичъ похвалилъ! А мнѣніе такого человѣка было въ то время для Ашанина самымъ дорогимъ.
Необыкновенно счастливый заснулъ послѣ вахты Ашанинъ, собираясь слѣдующій день съ ѣхать на берегъ и предпринять дальнюю поѣздку верхомъ.
Въ восьмомъ часу утра Ворсунька по обыкновенію пришелъ будить Володю.
