суждалъ о приказѣ и едва ли запомнилъ его подробности, хотя слушалъ, затаивъ дыханіе, но онъ чувствовалъ всѣмъ своимъ существомъ, что случилось что-то очень значительное и хорошее, что правда взяла свое, и радовался за «людей », что имъ станетъ легче жить, радовался, что Богъ умудрилъ царя, и на молебнѣ особенно горячо за него молился.
Онъ то и дѣло подходилъ то къ одной, то къ другой кучкѣ матросовъ, слушалъ, что тамъ говорили, и, улыбаясь своею славною свѣтлою улыбкой, замѣчалъ:
— То-то оно и есть. Сподобились и матросики, братцы... Теперь пропадетъ эта лютость самая на флотѣ. Про-па-детъ! И матросъ, братцы, правильный станетъ... Хорошо будетъ служить. На совѣсть, значить, а не изъ-за страха...
Увидавъ Володю, который пришелъ на бакъ и, тоже веселый и радостный, давалъ разъясненія приказа многимъ матросамъ, которые, видимо, не совсѣмъ его поняли, Бастрюковъ подошелъ къ нему и проговорилъ:
— Здравія желаю, ваше благородіе! Небойсь, къ намъ пришли? И вамъ, по вашему доброму сердцу, лестно, какъ, значить, матросиковъ русскихъ обнадежили...
— Ещебы! Теперь, Бастрюковъ, совсѣмъ другая жизнь пойдетъ во флотѣ. У насъ вотъ капитанъ прелесть, а на другихъ судахъ всякіе бываютъ.
— Это точно, что всякіе, ваше благородіе... И очень даже многіе, которые совѣсть забыли и утѣсняютъ матроса.
— А теперь не смѣютъ.
— Можетъ и посмѣютъ, да съ опаской, ваше благородіе... А по времени и матросъ пойметъ, что и ему права дадены, не позволитъ беззаконничать надъ собой.
— Боцмана вотъ только все-таки у насъ дерутся.
— Дерутся... Тоже имъ отстать сразу нельзя, ваше благородіе... Временемъ и они отстанутъ. Они, глупые, и вовсе недовольны теперь приказомъ.
— Слава Богу, недовольныхъ-то мало.
