И Ковшиковъ, желая хвастнуть, сталъ врать немилосерднымъ образомъ о томъ, какъ онъ однажды выпилъ полведра—и хоть бы что...
4.
— Ну, господа, двѣ бутылки шампанскаго за вами. Велите буфетчику къ обѣду подать! воскликнулъ веселый и жизнерадостный мичманъ Лопатинъ, влетая въ каютъ- компанію. —Ваши пріятныя надежды на свинство матросовъ не оправдались, Степанъ Васильичъ и Захаръ Пётровичъ!
И ревизоръ и артиллеристъ были нѣсколько сконфужены. Зато молодежь торжествовала и, къ неудовольствію обоихъ «дантистовъ», нарочно особенно сильно хвалила командира и его отношеніе къ матросамъ.
А въ гардемаринской каютѣ Ашанинъ сцѣпился съ долговязымъ и худымъ, какъ щепка, гардемариномъ Кошкинымъ, который— о, ужасъ!—находилъ, что капитанъ слишкомъ «гуманничаетъ», и, несмотря на общіе протесты, мужественно заявилъ, что когда онъ, Кошкинъ, будетъ командиромъ, то... сдѣлайте одолженіе... онъ разныхъ этихъ поблажекъ давать не будетъ... Онъ будетъ дѣйствовать по закону... Ни шага отъ закона... «Законъ, а я его исполнитель... и ничего болѣе»... И въ доказательство этого Кошкинъ усиленно билъ себя въ грудь...
Въ свою очередь и Ашанинъ не безъ азарта размахивалъ руками, доказывая, что не всегда можно примѣнять законы, если они очень суровы, и что совѣсть командира должна сообразоваться съ обстоятельствами.
Хотя всѣ и обозвали Кошкина «ретроградомъ», которому мѣсто не въ русскомъ флотѣ, а гдѣ-нибудь въ турецкой или персидской арміи, тѣмъ неменѣе онъ ожесточенно отстаивалъ занятое имъ положеніе «блюстителя закона» и ничего болѣе. Оба спорщика были похожи на расходив-
