Когда корветъ былъ выскобленъ и вымытъ во всѣхъ своихъ закоулкахъ, приступили къ его чисткѣ и окончательной «убиркѣ».
Едва ли такъ тщательно и любовно убирали какую-нибудь барыню-красавицу, отправляющуюся на балъ, какъ убирали матросы свой «Коршунъ». Съ суконками, тряпками и пемзою въ рукахъ, имѣя около себя жестянки съ толчонымъ кирпичомъ и мѣломъ, они не безъ ожесточенія оттирали мѣдь люковъ, компасовъ, поручней, кнехтовъ и наводили глянецъ на чугунныя орудія, на болты, крючки, блочки и т. п.
Старшій офицеръ, Андрей Николаевичъ, вставшій въ одно время съ командой, носился по всему корвету. Его маленькая, коренастая фигурка съ выпяченною грудью и волосатымъ лицомъ, на которомъ сверкали небольшіе черные глазки, появлялась то тутъ, то тамъ: и на верху, и въ машинѣ, и въ подшкиперской. Онъ вездѣ, по выраженію матросовъ, «нюхалъ», вездѣ бѣгалъ, тамъ похваливалъ, тамъ поругивалъ, употребляя, несмотря на просьбы капитана, «окончанія, не идущія къ службѣ», къ тайному удовольствію боцмановъ, и нѣсколько успокоился только передъ восемью часами.
Въ самомъ дѣлѣ пора было успокоиться; все сіяло и блестѣло подъ ослѣпительными лучами солнца. Быстро высохшая палуба такъ и сверкала бѣлизной своихъ досокъ, съ черными, ровными, вытянутыми въ нитку линіями просмоленныхъ пазовъ. Снасти подвѣшены правильными гирляндами или лежатъ въ кадкахъ, свернутыя въ аккуратныя «бухты» (круги). Вездѣ—и наверху и внизу—образцовый порядокъ, куда ни взгляни. А куда только ни заглядывалъ зоркій глазъ старшаго офицера! Куда только ни пробирался самъ онъ въ сопровожденіи Захарыча, голосъ котораго значительно осипъ къ концу «убирки» отъ слишкомъ неумѣренной импровизаціи, лившейся изъ его «мѣдной глотки».
