долгимъ свистомъ въ дудку и гаркнулъ во всю силу своего могучаго, нѣсколько осипшаго отъ береговыхъ попоекъ, голоса:
— Вставай, ребята, вставай! Койки вязать! Живо, братцы! Не копайся!
И само собой разумѣется, Ѳедотовъ не отказалъ себѣ въ удовольствіи—благо капитанъ спалъ—закончить свои командныя слова блестящею и вдохновенною импровизаціей, не имѣющею ничего общагосъ служебнымио бязанностями и не вызывавшеюся никакими сколько-нибудь уважительными, съ боцманской точки зрѣнія, причинами. Она скорѣй свидѣтельствовала о привычкѣ и о соблюденіи боцманскаго престижа.
Къ этому надо прибавить, что воистину затѣйливыя и неожиданныя словечки ругательнаго характера не имѣли ни малѣйшаго признака раздраженія или гнѣва, а такъ лились себѣ изъ устъ Ѳедотова съ тою же непосредственностью, съ какою птица поетъ, и словно бы для того только, чтобы напомнить и здѣсь, подъ голубымъ небомъ тропиковъ, что и онъ и всѣ корветскіе находятся на оторванномъ, пловучемъ уголкѣ далекой родины.
Зычный боцманскій окрикъ разбудилъ нѣкоторыхъ офицеровъ, и они въ виду скорой уборки и чистки корвета пошли досыпать въ свои каюты.
Матросы просыпались, будили сосѣдей, потягивались, зѣвали и крестились, слушая импровизацію боцмана не безъ нѣкотораго чувства удовольствія знатоковъ и цѣнителей, внимающихъ аріи виртуоза пѣвца. При нѣкоторыхъ пассажахъ на заспанныхъ лицахъ свѣтилисьулыбки, порой раздавался смѣхъ и слышались голоса:
— Ишь ты... Какъ сегодня Ѳедотовъ занятно!
— Это онъ натощакъ, братцы...
— И глотка же у него!
— Мѣдная и есть!
Но какъ ни ласкова была, импровизація боцмана, ма-
