Плавно раскачиваясь по океанской волнѣ, громадной и въ то же время необыкновенно спокойной, равномѣрно и правильно поднимающей и опускающей судно, «Коршунъ» взялъ курсъ на Брестъ. Тамъ корветъ долженъ былъ пополнить запасъ провизіи и въ лицѣ этого военнаго порта надолго распроститься съ Европой.
Подъ вечерь ноябрьскаго дня просвистала дудка и раздался затѣмъ крикъ боцмана: «пошелъ всѣ наверхъ на якорь становиться!»
Корветъ проходилъ между сѣрыхъ скалъ съ виднѣвшимися на нихъ батареями, около которыхъ мирно шагали по эспланадамъ часовые, закутанные въ сѣрые плащи.
Французы пассажиры радостно смотрѣли на родные берега.
— Что, Галярка, небойсь радъ? говорилъ Ковшиковъ.
— Кто, братецъ ты мой, не радъ своей сторонѣ? замѣтилъ Бастрюковъ, сочувственно посматривая на своего любимца Жака, который щеголялъ въ новыхъ крѣпкихъ сапогахъ, сработанныхъ на славу Бастрюковымъ. — Небойсь, пойдетъ къ отцу, къ матери въ свою деревню? прибавилъ онъ.
— Ишь улыбаются... Свою землю почуяли! раздалось чье-то замѣчаніе.
Рейдъ началъ открываться. Корветъ прибавилъ хода и кинулъ якорь вблизи одного французскаго военнаго фрегата.
Городъ виднѣлся вдали на возвышенности.
Тотчасъ же спустили барказъ и предложили французамъ собираться. Сборы бѣдныхъ моряковъ были не долги. Старикъ- капитанъ былъ тронутъ до слезъ, когда при прощаніи ему была выдана собранная въ каютъ-компаніи сумма въ 300 франковъ для раздачи матросамъ, и вообще, прощанье было трогательное.
Особенно горячо трясъ руку Жака Бастрюковъ, и когда барказъ съ французами отвалилъ отъ борта, Бастрюковъ
