— Мерси говорить. Значитъ —благодарю. Ѣшь, Бастрюковъ, самъ мясо-то. Галярка, не зѣвай, братъ!
Затѣмъ принесли пшенную кашу и полили ее масломъ. Она, видимо, понравилась французамъ, и Бастрюковъ довольными и веселыми глазами посматривалъ, какъ «сиротка» уписывалъ ее за обѣ щеки.
Послѣ обѣда, когда подмели палубу и раздался обычный свистокъ и вслѣдъ за нимъ разнеслась команда боцмана «отдыхать!» —всѣ стали располагаться на отдыхъ тутъ же, на палубѣ, и скоро по всему корвету раздался храпъ и русскихъ и французскихъ матросовъ.
Но Бастрюковъ не отдыхалъ.
Примостившись у машиннаго люка и разложивъ около себя сапожные инструменты, онъ тачалъ сапоги, мурлыкая себѣ подъ носъ какую-то пѣсенку и бросая по временамъ ласковые взгляды на сладко спавшаго рядомъ Жака.
