— Отлично, братъ.
— Вчерась-то васъ не видно было; вѣрно, укачало... Ну, да и качкаже была. Мало кого не тронуло, особливо, кто здѣсь не бывалъ.
— А тебя вчера укачало?
— Меня не беретъ, баринъ... Нутренность, значитъ, привыкла, а какъ первый разъ былъ въ этомъ самомъ Нѣмецкомъ морѣ, такъ съ ногъ свалило. Черезъ силу вахту справлялъ.
— И меня, братъ, совсѣмъ укачало.
— То-то на вахту не выходили...
— Не могъ, невольно краснѣя, проговорилъ Ашанинъ и подумалъ: «а вотъ матросы же могли... ихъ также укачивало».
— Отлеживаться лучше-то.
— Зато сегодня меня нисколько не укачиваетъ, Бастрюковъ. Ни капельки.
— То-то вы, баринокъ, такой веселый. Это Богъ, значитъ, къ вамъ милостивъ... даетъ вамъ легче справлять службу.
— Вѣдь и теперь качка порядочная. Не правда ли?
— Здорово покачиваетъ.
— А мнѣ ничего!съ наивною радостью говорилъ Володя.
— Теперь вамъ, баринъ, никакая качка не страшна послѣ вчерашняго. Нутренность ваша, значитъ, вся вчера перетряслась и больше не принимаетъ качки. Шабашъ, молъ! Другіе есть, которые долго не привыкаютъ.
Володя заходилъ по баку, стараясь, какъ боцманъ Ѳедотовъ, спокойно и просто ходить во время качки по палубѣ, но эта ходьба, заставляя напрягать ноги, скоро его утомила, и онъ снова подошелъ къ пушкѣ, около которой стоялъ Бастрюковъ.
Его какъ-то всегда тянуло поговорить съ нимъ.
— А вчера штормъ таки сильный былъ, началъ Володя.
— Д-д-д-а, было таки. Не дай Богъ, какая ночь... Со-