самыя робкія сердца моряковъ бились менѣе тревожно, и въ нихъ вселялась увѣренность, что капитанъ справится съ штормомъ.
Володя уже не сомнѣвался въ этомъ и съ какимъ-то восторженнымъ чувствомъ взглядывалъ на своего любимца.
Тутъ же на мостикѣ стояли: вахтенный лейтенантъ Невзоровъ, тотъ самый молодой красивый брюнетъ, который съ такимъ горемъ разставался въ Кронштадтѣ съ изящною блондинкой женой, и старшій штурманъ, худенькій старикъ Степанъ Ильичъ.
Молодой лейтенантъ, видимо, былъ нѣсколько взволнованъ, хотя и старался скрыть это. Но Володя замѣтилъ это волненіе и въ поблѣднѣвшемъ лицѣ лейтенанта, и въ его тревожномъ взглядѣ, который то и дѣло пытливо всматривался то въ капитана, то въ старшаго штурмана, словно бы желая на ихъ лицахъ прочесть; нѣтъ ли серіозной опасности и выдержитъ ли корветъ эту убійственную трепку.
Онъ тоже переживалъ свой первый штормъ и въ эти минуты втайнѣ горько жалѣлъ, что не отказался отъ лестнаго назначенія и пошелъ въ дальнее плаваніе...
И, глядя на эти бушующія волны, среди которыхъ метался корветъ, молодому лейтенанту съ какою-то поразительною назойливостью лѣзли мысли объ отставкѣ, и образъ дорогой Наташи являлся передъ нимъ, мучительно щемя его душу.
«Ахъ, зачѣмъ онъ не послушалъ тогда ея... Зачѣмъ не отказался!.. »
Но стыдъ за свое малодушіе заставляетъ молодого лейтенанта пересилить свой страхъ. Ему кажется, что и капитанъ и старый штурманъ видятъ, что онъ труситъ, и читаетъ его мысли, недостойныя флотскаго офицера. И онъ принимаетъ позу безстрашнаго моряка, который ничего не боится, и, обращаясь къ старому штурману, стоявшему рядомъ съ капитаномъ, съ напускною веселостью говорить:
