Вѣтеръ реветъ, срывая гребни волнъ и покрывая море водяною пылью. Бѣшено воетъ онъ и словно бы насѣдаетъ, нападая на маленькій корветъ, на его оголенныя мачты, на его наглухо закрѣпленныя орудія и потрясаетъ снасти, проносясь въ нихъ какимъ-то жалобнымъ стономъ, точно жалѣя, что не можетъ ихъ уничтожить.
Съ такою же яростью нападали на маленькій «Коршунъ» и волны, и только бѣшено разбивались объ его бока, перекатывались черезъ бакъ и иногда, если рулевые плошали, вливались верхушками черезъ подвѣтренный бортъ. Все ихъ торжество ограничивалось лишь тѣмъ, что они обдавали своими алмазными брызгами вахтенныхъ матросовъ, стоявшихъ у своихъ снастей на палубѣ.
Прошло минутъ пять, десять, и юный морякъ уже безъ жгучаго чувства страха смотрѣлъ на штормъ и на бѣснуюшіяся вокругъ корвета высокія волны. И не столько привыкли все еще натянутые, словно струны, нервы, сколько его подбадривало и успокаивало хладнокровіе и спокойствіе капитана.
Блѣдный и истомленный отъ нѣсколькихъ безсонныхъ ночей, капитанъ точно приросъ къ мостику, разставивъ ноги и уцѣпившись за поручни, въ своемъ короткомъ пальто, съ нахлобученною фуражкой. Зорко и напряженно вглядывался онъ впередъ и лично отдавалъ приказанія, какъ править, рулевымъ, которые въ числѣ восьми человѣкъ стояли у штурвала подъ серединой мостика. Лицо его было серіозно и спокойно. Ни черточки волненія не было въ его строгихъ чертахъ. Напротивъ, что-то покойное и увѣренное свѣтилось въ возбужденномъ взглядѣ его сѣрыхъ, слегка закраснѣвшихъ глазъ и во всей этой скромной фигурѣ.
Это спокойствіе какъ-то импонировало и невольно передавалось всѣмъ бывшимъ на палубѣ. Глядя на это умное и проникновенное лицо капитана, который весь былъ на стражѣ безопасности «Коршуна» и его экипажа, даже
