даже и правда была все что́ вы мнѣ сказали.... еслибы господинъ мой былъ дѣйствительно воръ котораго вы отыскиваете… чего я не допускаю… я былъ… я былъ у него въ услуженіи… я видѣлъ какъ онъ добръ и великодушенъ… Измѣнить ему?.. Никогда… ни за всѣ сокровища въ мірѣ… Я родился въ деревнѣ, гдѣ не знаютъ измѣны.
— Вы отказываетесь?
— Отказываюсь.
— Ну положимъ что я ничего вамъ не говорилъ, отвѣчалъ Фиксъ, — и выпьемъ.
— Да, выпьемъ.
Паспарту чувствовалъ что пьянѣетъ все болѣе и болѣе. Фиксъ, понимая что его необходимо было разлучить во что́ бы то ни стало съ его господиномъ, вздумалъ доконать его. На столѣ лежало нѣсколько трубокъ набитыхъ опіемъ. Фиксъ подалъ одну изъ нихъ Паспарту, который взялъ ее, поднесъ къ губамъ, закурилъ, затянулся нѣсколько разъ и склонилъ голову подъ вліяніемъ опія.
— Наконецъ, сказалъ самъ себѣ Фиксъ, глядя на безчувственнаго Паспарту, — мистеръ Фоггъ не будетъ предупрежденъ во́-время объ отходѣ Карнатика, а если и уѣдетъ, то по крайней мѣрѣ безъ этого проклятаго Француза!
Затѣмъ онъ вышелъ, расплатившись въ тавернѣ.