будутъ вести брань съ Агнцемъ, и Агнецъ побѣдитъ ихъ, ибо Онъ есть Господь господствующихъ и Царь царей».
Или теократическое сознаніе еще не рождалось, и тогда тщетно «буди, буди» старца Зосимы и Достоевскаго: будетъ то, что было, — безъисходное смѣшеніе церкви съ государствомъ. Или же это сознаніе уже родилось, и тогда въ немъ начинается послѣдняя брань Агнца со Звѣремъ. И остріе меча Христова, поднятаго для этой брани, есть первое пророческое слово великой русской религіозной революціи, слово, недаромъ идущее именно отъ насъ, учениковъ Достоевскаго: государство — отъ Антихриста.
Какъ могъ Достоевскій не произнести этого слова, какъ могъ онъ скрыть свою величайшую истину величайшею ложью, свою религіозную революцію — политическою реакціею, лицо святого мятежника, старца Зосимы, — личиной проклятаго насильника, Великаго Инквизитора; какъ могъ онъ принять царство діавола, за царство Божіе!
Церковь какъ царство — это «есть великое предназначеніе православія», такъ отецъ Паисій сводитъ къ исторической реальности апокалипсическое «буди, буди» своего учителя.
Вотъ главное заблужденіе Достоевскаго, источникъ неодолимаго страха, который заставлялъ его скрывать новое лицо свое подъ ветхою личиною, вливать новое вино свое въ мѣхи ветхіе. Онъ думалъ или хотѣлъ думать, что его религія — православіе. Но истинная религія его, если еще не въ сознаніи, то въ глубочайшихъ безсознательныхъ переживаніяхъ, вовсе не православіе, не историческое христіанство, ни даже христіанство вообще, a то, что за христіанствомъ, за Новымъ Завѣтомъ, — Апокалипсисъ.
Неразрѣшимое противорѣчіе земного и небеснаго, плотскаго и духовнаго, Отчаго и Сыновняго — таковъ предѣлъ христіанства, только христіанства. Окончательное разрѣшеніе этого противорѣчія, послѣднее соединеніе Отца и Сына въ Духѣ — таковъ предѣлъ Апокалилсиса. Откровеніе Св. Духа — святая плоть, святая земля, святая общественность — теократія, церковь, какъ царство не только небесное, но и земное, испол-
