ныя архитектуры, во всю живописную неожиданность современной жизни, безстрашной и полной рѣзкихъ контрастовъ... И послѣ, вечеромъ, бредя образами, опьяненный движеніемъ и шумомъ, пресыщенный впечатлѣніями, онъ возвращается на высоты бульвара Монтрту, откуда ему еще видно за разсѣянными деревьями прежняго парка Поцца, на который выходятъ его окна, — великое, безконечное свѣченіе того города, въ которомъ днемъ и ночью работаетъ и гудитъ, вѣчно возрастающая сила Толпы, „мѣшающей въ глубинахъ улицъ свои ропоты, свои крики, свою ярость, свою жизнь“.
Вокругъ него, на стѣнахъ — залитыя солнцемъ картины, на письменномъ столѣ и вездѣ на мебели — изящныя, любимыя бездѣлушки, на полкахъ — прекрасныя книги, и все вмѣстѣ образуетъ теплую, уютную среду какой то задушевности, привѣтливую гармонію вещей, которымъ привѣтствіе поэта придаетъ особое значеніе, особую духовную цѣнность; все кругомъ словно возвеличено и украшено, словно получило какую-то напряженность, какую-то восторженность отъ этого присутствія, отъ дружеской, лирической близости великой души. И онъ здѣсь, — вотъ онъ проходитъ по комнатамъ, въ мягкихъ туфляхъ, въ красномъ суконномъ камзолѣ, съ шеей повязанной бѣлымъ фуляромъ, съ трубкой въ рукахъ, которую онъ держитъ почти такъ же, какъ бывало Маллармэ...
Очень ясные глаза, блестящіе и подернутые дымкой одновременно, съ кажущимися еще болѣе блестящими глазами и еще болѣе подернутыми дымкой сквозь стекло неизмѣннаго пенснэ; лобъ не очень высокій, но очень широкій, просторный, обширный — подъ спадающими прядями нисколько не вьющихся волосъ, русыхъ, но уже посѣдѣвшихъ; черты лица чистыя, четко вырисованныя, никогда не бывающія не одушевленными, съ волнистымъ подчеркиваніемъ густыхъ и гибкихъ усовъ, въ которые всегда впутывается и пцѣпливается черный шнурокъ отъ пенснэ; спина согнутая, но могучаго склада; движенія увѣренныя и точныя; жесты — опредѣленные, рѣшительные, безповоротные; ни въ пріемахъ, ни въ словахъ — никакой медлительности; разговоръ поразительно острый и богатый, чарующій мѣткостью мысли и наблюдательности, въ которомъ слова живутъ, создавая картины, открываютъ новые кругозоры, разговоръ стремительный, съ репликами, вызывающими новыя мысли, съ неожиданными выводами, съ восхитительными скачками, со вспышками веселости, со взрывами радости, когда вдругъ громко раздается смѣхъ, — свободно разливается и звучитъ мощно и дѣтски-сердечно; таковъ этотъ человѣкъ, таковъ этотъ писатель, совершенно подобный своему творчеству, нервный, всегда неожиданный, пламенный, страстный, искренній, мятежный, краснорѣчивый, непобѣдимый, скорѣе человѣкъ дѣла, чѣмъ мечты!
