сколько лѣтъ Философія сдѣлала такіе успѣхи, что скоро вполнѣ совершитъ свое поприще. Стагиритскій мудрецъ не обратилъ вниманія на то, что въ его время, по свидѣтельству Варрона, насчитывали до двухъ сотъ осьмидесяти сектъ — только по отношенію къ одному вопросу о высочайшемъ благѣ[1]. Послѣ Аристотеля протекло почти цѣлое тысящелѣтіе, — и умершая надежда Греческаго философа воскресла въ душѣ Декарта: надѣюсь, восклицалъ онъ, дожить до той эпохи, когда всѣ философскія мнѣнія сольются въ одну систему, подобно тому, прибавилъ насмѣшливо Свифтъ, какъ всѣ меньшія звѣзды слились въ его ученіи въ одинъ міровой вихрь[2]. Декартъ и не подозрѣвалъ, что тогда въ Англіи и Германіи возрастало новое поколѣніе мыслителей, долженствовавшихъ впослѣдствіи опровергнуть его начала. Извѣстно, что къ той же вожделѣнной цѣли закончанія усилій Философіи стремился и Лейбницъ, стараясь, посредствомъ своей универсальной характеристики и алфавита человѣческихъ познаній, согласить различныя философскія системы[3]. Онъ не предвидѣлъ, что скоро займутся не соглашеніемъ, а разрушеніемъ всѣхъ ихъ. Того же наконецъ ожидалъ и славный преобразователь
- ↑ August. de сivit. D. XIX. 2.
- ↑ Swift tale of a tub. ch. 9. Scheidl. methodol. Encycl. d. Phil. Prol. 89.
- ↑ Ocuvr. philos. ed. Raspe. p. 539.
сколько лет Философия сделала такие успехи, что скоро вполне совершит свое поприще. Стагиритский мудрец не обратил внимания на то, что в его время, по свидетельству Варрона, насчитывали до двухсот восьмидесяти сект — только по отношению к одному вопросу о высочайшем благе[1]. После Аристотеля протекло почти целое тысячелетие, — и умершая надежда Греческого философа воскресла в душе Декарта: надеюсь, восклицал он, дожить до той эпохи, когда все философские мнения сольются в одну систему, подобно тому, прибавил насмешливо Свифт, как все меньшие звезды слились в его учении в один мировой вихрь[2]. Декарт и не подозревал, что тогда в Англии и Германии возрастало новое поколение мыслителей, долженствовавших впоследствии опровергнуть его начала. Известно, что к той же вожделенной цели окончания усилий Философии стремился и Лейбниц, стараясь, посредством своей универсальной характеристики и алфавита человеческих познаний, согласить различные философские системы[3]. Он не предвидел, что скоро займутся не соглашением, а разрушением всех их. Того же наконец ожидал и славный преобразователь
