чающаго, еще не объясняло умственныхъ и нравственныхъ противорѣчій въ человѣкѣ; то Кантъ раздѣлилъ умъ на теоретическій и практическій. Умъ теоретическій, по его мнѣнію, имѣетъ дѣло съ однимъ міромъ явленій, чувствуя его подъ формами пространства и времени, а познавая категорически: напротивъ умъ практическій самъ по себѣ ничего не познаетъ, а только требуетъ абсолютнaro въ дѣятельности и познаніи низшихъ силъ. Такимъ образомъ послѣдній всегда не доволенъ первымъ и не перестаетъ возбуждать его; а первый, сколько ни трудится, не можетъ выразить постулятовъ послѣдняго. Явно, что этотъ взглядъ на человѣческую природу гораздо выше и отчетливѣе дуалистическаго. Философія, поставленная на этой точкѣ зрѣнія, рaзсматриваетъ человѣка, уже не какъ существо сложное изъ противуположныхъ природъ и дѣйствующее по чуждымъ, невѣдомымъ себѣ и взаимно противорѣчущимъ законамъ, но как лице, существующее самостоятельно, сосредоточенное въ собственномъ сознаніи и слѣдующее внушеніямъ собственнаго своего закона. Никто, вѣроятно, не будетъ сомнѣваться и въ томъ, что сдѣланное Кантомъ преобразованіе Философіи открыло безконечное поприще для дальнѣйшаго изслѣдования и оцѣнки теоретическихъ нашихъ познаній, а особенно для философской архитектоники, или систематическаго построенія науки. Впрочемъ это оправдано и самым опытомъ: до временъ Канта, во всей области наукословія, не знали
чающего, еще не объясняло умственных и нравственных противоречий в человеке; то Кант разделил ум на теоретический и практический. Ум теоретический, по его мнению, имеет дело с одним миром явлений, чувствуя его под формами пространства и времени, а познавая категорически: напротив ум практический сам по себе ничего не познает, а только требует абсолютного в деятельности и познании низших сил. Таким образом последний всегда недоволен первым и не перестает возбуждать его; а первый, сколько ни трудится, не может выразить постулатов последнего. Явно, что этот взгляд на человеческую природу гораздо выше и отчетливее дуалистического. Философия, поставленная на этой точке зрения, рассматривает человека, уже не как существо сложное из противоположных природ и действующее по чуждым, неведомым себе и взаимно противоречащим законам, но как лицо, существующее самостоятельно, сосредоточенное в собственном сознании и следующее внушениям собственного своего закона. Никто, вероятно, не будет сомневаться и в том, что сделанное Кантом преобразование философии открыло бесконечное поприще для дальнейшего исследования и оценки теоретических наших познаний, а особенно для философской архитектоники, или систематического построения науки. Впрочем это оправдано и самым опытом: до времен Канта, во всей области наукословия, не знали
