нецъ, при восклицаніи Коноплева: „боцманъ идетъ!“ со всѣхъ ногъ бросался къ Коноплеву и прятался между его ногами.
Восторгъ матросовъ билъ неописуемый. Это представленіе было настоящимъ удовольствіемъ для моряковъ, скрашивающимъ однообразіе и скуку ихъ тяжелой жизни…
Нечего и говорить, что всѣ номера были повторены безчисленное число разъ, и послѣ этого всѣ считали долгомъ потрепать „Ваську“ по спинѣ, и всѣ были признательны Коноплеву.
— И какъ ты это такъ обучилъ его, Коноплевъ? Ай-да молодчина… Ай-да дошлый…
Но, сіяющій отъ торжества своего любимца, Коноплевъ скромно отклонилъ отъ себя похвалы и приписывалъ все „Васькѣ“.
— Онъ, братцы, башковатый. Страсть, какой башковатый! Чему угодно выучится. И не надо ему грозить… Однимъ добрымъ словомъ все понимаетъ!
Когда въ каютъ-компанію донеслась вѣсть о диковинномъ представленіи, Коноплева съ „Васькой“ потребовали туда.
И тамъ представленіе имѣло такой большой успѣхъ, что по окончаніи всѣ офицеры единогласно объявили, что боровка „Ваську“ дарятъ командѣ. И когда старшій офицеръ выразилъ подозрѣніе на счетъ благопристойности „Васьки“, то Коноплевъ поспѣшно отвѣтилъ:
— Обученъ, ваше благородіе, очень даже обученъ, ваше благородіе!
Такимъ образомъ, разрѣшилось и это сомнѣніе,, и съ того дня „Васька“ сдѣлался общимъ любим-
