Мы тихо пристали у длиннаго мола,
И бросили якорь и подняли флагъ.
Мы сами молчали въ тревогѣ тяжелой,
Какъ будто грозилъ неизвѣданный врагъ.
Насъ шестеро вышло бродягъ неуклонныхъ,
Искателей дней, любопытныхъ къ судьбѣ,
Мы дома не кинули дѣвъ обрученныхъ,
И каждый заботился лишь о себѣ.
Съ нѣмого проспекта сойдя въ переулки,
Мы шли и стучались у мертвыхъ дверей,
Но только шаги были четки и гулки,
Да стекла дрожали большихъ фонарей.
Какъ будто манили къ себѣ магазины,
И груды плодовъ и бутылки вина…
Но насъ не окликнулъ привѣтъ ни единый…
И вотъ начала насъ томить тишина.
А съ каждымъ мгновеньемъ яснѣй, неотвязнѣй
Кругомъ разливался и жилъ ароматъ.
Мы словно тонули въ какомъ то соблазнѣ
И шли и не знали, пойдемъ ли назадъ.
Все было безмолвно, мертво, опустѣло,
Но всюду, у портиковъ, въ сводахъ, въ тѣни
Дышало раздѣтое женское тѣло, —
И въ запахѣ этомъ мы были одни.
Впивая его раздраженнымъ дыханьемъ,
Мы стали пьянѣть, какъ отъ яда змѣи.
Никто, обжигаемый жаднымъ желаньемъ,
Не могъ подавлять трепетанья свои.
Мы стали кидаться на плотныя двери,
Мы стали ломиться въ рѣшетки окна,
Какъ первые люди, какъ дикіе звѣри…
И мгла была запахомъ тѣла полна.
Безъ цѣли, безъ мысли, тупы, но упрямы,
Мы долго качали затворы дворца…
И вдругъ подломились желѣзныя рамы…
Мы замерли, — сразу упали сердца.
Мы тихо пристали у длинного мола,
И бросили якорь и подняли флаг.
Мы сами молчали в тревоге тяжелой,
Как будто грозил неизведанный враг.
Нас шестеро вышло бродяг неуклонных,
Искателей дней, любопытных к судьбе,
Мы дома не кинули дев обрученных,
И каждый заботился лишь о себе.
С немого проспекта сойдя в переулки,
Мы шли и стучались у мертвых дверей,
Но только шаги были четки и гулки,
Да стекла дрожали больших фонарей.
Как будто манили к себе магазины,
И груды плодов и бутылки вина…
Но нас не окликнул привет ни единый…
И вот начала нас томить тишина.
А с каждым мгновеньем ясней, неотвязней
Кругом разливался и жил аромат.
Мы словно тонули в каком-то соблазне
И шли и не знали, пойдем ли назад.
Все было безмолвно, мертво, опустело,
Но всюду, у портиков, в сводах, в тени
Дышало раздетое женское тело, —
И в запахе этом мы были одни.
Впивая его раздраженным дыханьем,
Мы стали пьянеть, как от яда змеи.
Никто, обжигаемый жадным желаньем,
Не мог подавлять трепетанья свои.
Мы стали кидаться на плотные двери,
Мы стали ломиться в решетки окна,
Как первые люди, как дикие звери…
И мгла была запахом тела полна.
Без цели, без мысли, тупы, но упрямы,
Мы долго качали затворы дворца…
И вдруг подломились железные рамы…
Мы замерли, — сразу упали сердца.
