И Городъ тотъ — былъ замкнутъ безнадежно!
Давила съ Сѣвера отвѣсная скала,
Купая груди въ облачномъ просторѣ;
Съ Востока грань песковъ, пустыня, стерегла,
И съ двухъ сторонъ распростиралось море.
О море! даль зыбей! сверканья безъ числа!
На отмели не разъ, глаза, съ тоской прилежной,
Въ узоры волнъ колеблемыхъ вперивъ,
Слѣдилъ я, какъ вставалъ торжественный приливъ,
Высматривалъ, какъ царство водъ безбрежно.
И мнѣ по временамъ мечтались острова
(Въ тотъ часъ, когда заря еще безъ солнца свѣтитъ
И явственной чертой границу дали мѣтитъ).
Но гасло все въ лучахъ, мнѣ памятно едва,
Все въ благостный просторъ вбирала синева,
И снова міръ былъ замкнутъ безнадежно.
Но Городъ былъ овѣянъ тайной лѣтъ.
Онъ былъ угрюмъ и дряхлъ, но гордъ и строенъ
И Город тот — был замкнут безнадежно!
Давила с Севера отвесная скала,
Купая груди в облачном просторе;
С Востока грань песков, пустыня, стерегла,
И с двух сторон распростиралось море.
О море! даль зыбей! сверканья без числа!
На отмели не раз, глаза, с тоской прилежной,
В узоры волн колеблемых вперив,
Следил я, как вставал торжественный прилив,
Высматривал, как царство вод безбрежно.
И мне по временам мечтались острова
(В тот час, когда заря еще без солнца светит
И явственной чертой границу дали метит).
Но гасло все в лучах, мне памятно едва,
Все в благостный простор вбирала синева,
И снова мир был замкнут безнадежно.
Но Город был овеян тайной лет.
Он был угрюм и дряхл, но горд и строен
