Да, пробилъ послѣдній, двѣнадцатый часъ
Такъ звучно, такъ грозно.
Часы міровые окликнули насъ.
О, еслибъ не поздно!
Зарницами синими полночь полна,
Бушуютъ стихіи.
Кровавымъ лучемъ озарилась луна
На Айа-Софіи.
Стоимъ мы теперь на распутьи вѣковъ,
Гдѣ выборъ дороги,
И въ грозную полночь окликнулъ насъ зовъ,
И властный и строгій.
Кто въ часъ совершеній въ дремотѣ поникъ, —
Судьбѣ неугоденъ.
И мимо пройдетъ, отвративши свой ликъ,
Посланникъ Господень.
О, есть еще время! Стучатъ и стучатъ
Часы міровые.
Въ таинственныхъ молніяхъ видѣнъ Царьградъ
И Айа-Софія.
Да, пробил последний, двенадцатый час
Так звучно, так грозно.
Часы мировые окликнули нас.
О, если б не поздно!
Зарницами синими полночь полна,
Бушуют стихии.
Кровавым лучом озарилась луна
На Айа-Софии.
Стоим мы теперь на распутьи веков,
Где выбор дороги,
И в грозную полночь окликнул нас зов,
И властный и строгий.
Кто в час совершений в дремоте поник, —
Судьбе неугоден.
И мимо пройдет, отвративши свой лик,
Посланник Господень.
О, есть еще время! Стучат и стучат
Часы мировые.
В таинственных молниях виден Царьград
И Айа-София.