Я знаю этотъ свѣтъ, неутомимо-четкій,
И слишкомъ резкій стукъ пролетки въ тишинѣ,
Предъ окнами конторъ желѣзныя рѣшетки,
Пустынность улицы, не дышащей во снѣ.
5 Ночь канула въ года, свободно и безумно.
Еще горятъ огни всѣхъ вдохновенныхъ силъ.
Но свѣжій утренникъ мнѣ вѣетъ въ грудь безшумно,
Недвижные дома — какъ тысячи могилъ.
Тамъ люди-трупы спятъ, вдвоемъ и одиноко,
10 То навзничь, ротъ открывъ, то ницъ — на животѣ,
Но небо надо мной глубоко и высоко,
И даль торжественна въ открытой наготѣ!
Два равныхъ міра есть, двѣ равныя стихіи:
Міръ дня и ночи міръ, безумства и ума,
15 Но тяжки грани ихъ — часы полуночныя,
Когда не властенъ свѣтъ и расточилась тьма.
Я знаю этот свет, неутомимо-четкий,
И слишком резкий стук пролетки в тишине,
Пред окнами контор железные решетки,
Пустынность улицы, не дышащей во сне.
5 Ночь канула в года, свободно и безумно.
Еще горят огни всех вдохновенных сил.
Но свежий утренник мне веет в грудь бесшумно,
Недвижные дома — как тысячи могил.
Там люди-трупы спят, вдвоем и одиноко,
10 То навзничь, рот открыв, то ниц — на животе,
Но небо надо мной глубоко и высоко,
И даль торжественна в открытой наготе!
Два равных мира есть, две равные стихии:
Мир дня и ночи мир, безумства и ума,
15 Но тяжки грани их — часы полуночные,
Когда не властен свет и расточилась тьма.
