«Агата, молвилъ, мы съ тобой счастливы!
Я — мученикъ святой, я — Себастьянъ.
Умремъ мы въ мукахъ, но въ Отцѣ мы живы!»
Взглянувъ, увидѣла я кровь изъ ранъ
И жадно впившіяся въ тѣло стрѣлы,
Но былъ онъ свѣтомъ бѣлымъ осіянъ.
И тотъ же свѣтъ, торжественный и бѣлый,
Вдругъ отъ меня разлилъ свои лучи.
Вокругъ народъ столпился, городъ цѣлый.
Сорвавъ съ меня одежду, палачи
Мнѣ груди вырвали, глумясь, щипцами
И занесли надъ головой мечи.
Мой спутникъ поддержалъ меня руками
(Я падала отъ боли и стыда),
Спускались съ неба два вѣнца надъ нами.
«Сестра, спросилъ меня онъ, ты тверда?»
И подалъ мнѣ отрубленныя груди.
Я какъ невѣста отвѣчала «да»
И къ небу протянула ихъ на блюдѣ,
Не зная, гдѣ страданье, гдѣ любовь.
Но тутъ иные замелькали люди.
Исчезло все, и Себастьянъ и кровь,
Означилась моя дорога къ дому
И, торопясь, пошла я дальше вновь,
Отнынѣ обрученная святому!
Флоренція, 1902.
«Агата, молвил, мы с тобой счастливы!
Я — мученик святой, я — Себастьян.
Умрем мы в муках, но в Отце мы живы!»
Взглянув, увидела я кровь из ран
И жадно впившиеся в тело стрелы,
Но был он светом белым осиян.
И тот же свет, торжественный и белый,
Вдруг от меня разлил свои лучи.
Вокруг народ столпился, город целый.
Сорвав с меня одежду, палачи
Мне груди вырвали, глумясь, щипцами
И занесли над головой мечи.
Мой спутник поддержал меня руками
(Я падала от боли и стыда),
Спускались с неба два венца над нами.
«Сестра, спросил меня он, ты тверда?»
И подал мне отрубленные груди.
Я как невеста отвечала «да»
И к небу протянула их на блюде,
Не зная, где страданье, где любовь.
Но тут иные замелькали люди.
Исчезло все, и Себастьян и кровь,
Означилась моя дорога к дому
И, торопясь, пошла я дальше вновь,
Отныне обрученная святому!
Флоренция, 1902.
