На всемъ мелькнетъ убогая усталость,
50 Въ оттѣнкахъ—полуглупый смѣхъ шута,
Въ движеньяхъ—неумѣлость, запоздалость.
Во всемъ намъ измѣняетъ красота,
Вездѣ мы попадаемъ въ паутину,
Мы, поздніе, въ чьемъ сердцѣ—пустота.
55 Отбросимъ же фальшивую картину,
Невѣрны мы другъ другу навсегда,
Какъ въ раззореньи слуги господину.
Мой succubus, что-жь дѣлать намъ тогда?
Теперь-то и подвластны намъ стихіи,
60 Земля, огонь, и воздухъ, и вода.
Мы поняли запреты роковые,
Такъ вступимъ въ царство вѣрныхъ двухъ тоновъ,
Намъ черный съ бѣлымъ—вѣстники живые.
И днемъ и ночью—въ нихъ правдивость сновъ,
65 Въ одномъ—всѣхъ красокъ скрытое убранство,
Въ другомъ—вся отрѣшенность отъ цвѣтовъ.
Какъ странно ихъ нѣмое постоянство,
Какъ рвутся черно-бѣлые цвѣты,
Отсюда—въ междузвѣздное пространство.
70 Тамъ дышетъ идеальность черноты,
Здѣсь—втайнѣ—блескъ оттѣнковъ безпредѣльныхъ,
И слышенъ гимнъ двухъ геніевъ мечты:
«Какъ жаднымъ душамъ двухъ враговъ смертельныхъ,
«Какъ любящимъ, въ чьемъ сердцѣ глубина,
75 «Какъ бѣшенству двухъ линій параллельныхъ,—
«Для встрѣчи безконечность намъ нужна.»
