Онъ гибокъ, сладострастенъ, и какъ разъ
Въ объятьи насмерть съ хохотомъ удавитъ,
105 Какъ змѣй вкругъ тѣла нѣжнаго віясь.
Еще другой, всего превыше ставитъ
Блаженство въ щель чужую заглянуть,
Глядитъ, дрожитъ, и грязный ротъ слюнявитъ.
Еще, съ лицомъ козла, ввалилась грудь,
110 Глаза глубоко всажены въ орбиты,
Сумѣлъ онъ весь въ распутствѣ потонуть.
Вы разны всѣ и всѣ вы стройно слиты,
Вы всѣ незримой сѣтью сплетены,
Равно въ семьѣ единой имениты.
115 Но всѣхъ прекраснѣй въ свитѣ Сатаны,
Сліяніе ума и лицемѣрья,
Волшебный образъ нѣкоей жены.
Она вѣнецъ и вмѣстѣ съ тѣмъ преддверье,
Карикатура ей изжитыхъ думъ,
120 Крылатый коршунъ, выщипавшій перья.
Взамѣну чувствъ у ней остался умъ,
Она ханжа въ отшельнической рясѣ,
Изсохшій монастырскій толстосумъ.
Застывши въ иронической гримасѣ,
125 Она какъ бы блюдетъ ихъ всѣхъ кругомъ.
Иронія прилична въ свинопасѣ.
И всѣ они вѣнчаютъ Божій Домъ!
|
Тот же текст в современной орфографии
Он гибок, сладострастен, и как раз
В объятьи насмерть с хохотом удавит,
105 Как змей вкруг тела нежного виясь.
Ещё другой, всего превыше ставит
Блаженство в щель чужую заглянуть,
Глядит, дрожит, и грязный рот слюнявит.
Ещё, с лицом козла, ввалилась грудь,
110 Глаза глубоко всажены в орбиты,
Сумел он весь в распутстве потонуть.
Вы разны все, и все вы стройно слиты,
Вы все незримой сетью сплетены,
Равно́ в семье единой имениты.
115 Но всех прекрасней в свите Сатаны,
Слияние ума и лицемерья,
Волшебный образ некоей жены.
Она венец и вместе с тем преддверье,
Карикатура ей изжитых дум,
120 Крылатый коршун, выщипавший перья.
Взамену чувств у ней остался ум,
Она ханжа в отшельнической рясе,
Иссохший монастырский толстосум.
Застывши в иронической гримасе,
125 Она как бы блюдёт их всех кругом.
Ирония прилична в свинопасе.
И все они венчают Божий Дом!
|
