И преданъ снамъ, ихъ стройнымъ вереницамъ,
50 Воскликнулъ я: «Ну, что же, отыскалъ?»
Но Дьяволъ оставался блѣднолицымъ!
Изъ двухъ, другъ въ друга смотрящихъ, зеркалъ
Глядѣли сонмы призраковъ сплетенныхъ,
Какъ бы внезапно стихнувшій кагалъ.[1]
55 Все тотъ же образъ, полный думъ безсонныхъ,
Дробился тамъ, въ зеркальности, на днѣ,
Мѣняясь въ сочетаньяхъ повторенныхъ.
Сомнамбулы[2] тянулись къ вышинѣ,
И каждый духъ похожъ былъ на другого,
60 Всѣ вмѣстѣ стыли въ лунномъ полуснѣ.
И къ Дьяволу я обратился снова,
Въ четвертый разъ, и даже до семи:
«Что жь, отыскалъ?» Но онъ молчалъ сурово.
Умѣя обращаться со звѣрьми,
65 Я поманилъ царя мечты безсонной:
«Ты хочешь душу взять мою? Возьми.»
Но онъ стоялъ какъ нѣкій богъ, склоненный,
И явственно увидѣлъ я, что онъ,
Весь бѣлый, весь луною озаренный,—
70 Былъ снизу черной тѣнью повторенъ.
Увидѣвъ этотъ ужасъ раздвоеній
Я простоналъ: «Уйди, хамелеонъ!
«Уйди, бродяга, полный измѣненій,
«Ты, между всѣхъ горящій блескомъ силъ,
75 «Безсильный отъ своей сокрыться тѣни!»
И страхъ меня смертельный пробудилъ.
