ему въ глаза, выраженіе, которымъ онъ хотѣлъ имъ дать понять самымъ деликатнымъ образомъ, что онъ крѣпко пьянъ.
— Но, что̀ за бѣда? вскричалъ онъ вздохнувъ, что̀ за бѣда. Когда душевный огонь зажженъ факеломъ пріятности и изъ крыла дружбы не выпало ни одного пера? Что̀ за бѣда, когда умъ развивается букетомъ розовато вина и когда мы совершенно счастливы?
— Тебѣ не зачѣмъ играть роль президента, сказалъ ему пріятель вполголоса.
— Фредъ, вскричалъ господинъ Сюивеллеръ, ударивъ себя пальцемъ по носу: одного слова достаточно мудрецу. Мы можемъ быть мудры и счастливы безъ богатства, Фредъ. Не говори больше ни слова. Я знаю, когда мнѣ надобно будетъ говорить. Только позволь себѣ сказать одно слова на-ухо, Фредъ. Въ дружескихъ ли отношеніяхъ ты со старикомъ?
— Не твое дѣло.
— Хорошо, очень хорошо. Осторожность есть въ то же время и слово и дѣло. И при послѣднихъ словахъ, онъ мигнулъ глазомъ, какъ-бы длятого, чтобы дать понять, что не измѣнитъ великой тайнѣ. Онъ скрестилъ руки, оперся, на спинку стула и съ непоколебимою важностью принялся смотрѣть въ потолокъ.
По всему этому можно было подумать, что солнышко не перестало еще свѣтить въ глаза мистеру Сюивеллеру; еслибъ этого нельзя было замѣтить по словамъ его, то растрепанные волосы, мутные глаза и блѣдность лица изменили бы ему. Платье его, какъ онъ самъ говорилъ, было въ такомъ безпорядкѣ, что можно было подумать будто онъ спалъ не раздѣваясь. На немъ былъ коричневый фракъ съ множествомъ мѣдныхъ пуговицъ спереди и только одною сзади; клѣтчатый галстухъ; шерстяной, также клѣтчатый жилетъ, бѣлые, грязные панталоны и старая шляпа, которую онъ носилъ задомъ на передъ, потому что поля спереди были уже разорваны. Изъ боковаго кармана фрака торчалъ кончикъ носоваго платка. Изъ рукавовъ были выпущены или, лучше сказать, вытянуты и отворо-
ему в глаза, выражение, которым он хотел им дать понять самым деликатным образом, что он крепко пьян.
— Но, что за беда? вскричал он вздохнув, что за беда. Когда душевный огонь зажжен факелом приятности и из крыла дружбы не выпало ни одного пера? Что за беда, когда ум развивается букетом розовато вина и когда мы совершенно счастливы?
— Тебе незачем играть роль президента, сказал ему приятель вполголоса.
— Фред, вскричал господин Сюивеллер, ударив себя пальцем по носу: одного слова достаточно мудрецу. Мы можем быть мудры и счастливы без богатства, Фред. Не говори больше ни слова. Я знаю, когда мне надобно будет говорить. Только позволь себе сказать одно слова наухо, Фред. В дружеских ли отношениях ты со стариком?
— Не твое дело.
— Хорошо, очень хорошо. Осторожность есть в то же время и слово и дело. И при последних словах, он мигнул глазом, как бы для того, чтобы дать понять, что не изменит великой тайне. Он скрестил руки, оперся, на спинку стула и с непоколебимою важностью принялся смотреть в потолок.
По всему этому можно было подумать, что солнышко не перестало еще светить в глаза мистеру Сюивеллеру; если б этого нельзя было заметить по словам его, то растрепанные волосы, мутные глаза и бледность лица изменили бы ему. Платье его, как он сам говорил, было в таком беспорядке, что можно было подумать будто он спал не раздеваясь. На нём был коричневый фрак с множеством медных пуговиц спереди и только одною сзади; клетчатый галстук; шерстяной, также клетчатый жилет, белые, грязные панталоны и старая шляпа, которую он носил задом наперед, потому что поля спереди были уже разорваны. Из бокового кармана фрака торчал кончик носового платка. Из рукавов были выпущены или, лучше сказать, вытянуты и отворо-
