онъ не имѣетъ ни малѣйшаго права не только на привязанность тѣхъ, которые имѣютъ несчастіе быть его родственниками, но и всѣхъ людей, по отвратительнымъ порокамъ своимъ. Сверхъ-того онъ лгунъ, прибавилъ онъ тихимъ голосомъ и приблизившись ко мнѣ: онъ самъ знаетъ, какъ я люблю ее; но говоритъ это только при чужихъ, чтобы уколоть меня.
— Я объ чужихъ не безпокоюсь, дѣдушка, сказалъ молодой человѣкъ, слышавшій послѣднія слова старика; надѣюсь, что они не вздумаютъ мѣшаться въ дѣла мои. Но меня ждетъ на улицѣ пріятель, а такъ какъ кажется, что я еще долго здѣсь пробуду, то, съ вашего позволенія, я скажу ему, чтобы онъ вошелъ сюда.
Онъ отворилъ двери, сталъ на порогѣ и началъ дѣлать разные знаки пріятелю, котораго мы не могли видѣть и котораго, судя по нетерпѣливой досадѣ, сопровождавшей знаки, нужно было долго уговаривать, чтобы онъ рѣшился приблизиться. Наконецъ съ другаго конца улицы явился молодой человѣкъ, замѣчательный по нарядности самаго дурнаго вкусу; объявивъ весьма неудачно, что онъ случайно проходилъ, отнѣкавшись головой и другими движеніями длятого, чтобы заставить себя просить, онъ наконецъ перешелъ черезъ улицу и вошелъ въ лавку.
— Давно бы такъ, сказалъ другъ его; Дикъ[1] Сюнвеллеръ, честь имѣю рекомендовать, господа. Садись, Сюнвеллеръ.
— Пріятно ли будетъ старику? спросилъ Сюнвеллеръ вполголоса.
— Говорятъ тебѣ, садись, повторилъ пріятель его.
Сюнвеллеръ повиновался и посмотрѣвъ вокругъ себя благосклоннымъ взглядомъ, сказалъ, что прошлая недѣля была очень хороша для утокъ, а настоящая для пыли, и прибавилъ, что, стоя на улицѣ, онъ видѣлъ свинью съ соломенкой въ зубахъ , выбѣжавшую изъ табачной лавки, что заставляло его полагать, что и слѣдующая недѣля будетъ благопріятствовать уткамъ, то есть, что она будетъ очень дождлива. Потомъ онъ попросилъ слушателей своихъ, чтобы они простили маленькій безпорядокъ въ одеждѣ его, происшедшій оттого, что солнце прямо свѣтило
- ↑ Сокращеніе Ричарда.
он не имеет ни малейшего права не только на привязанность тех, которые имеют несчастье быть его родственниками, но и всех людей, по отвратительным порокам своим. Сверх того он лгун, прибавил он тихим голосом и приблизившись ко мне: он сам знает, как я люблю её; но говорит это только при чужих, чтобы уколоть меня.
— Я об чужих не беспокоюсь, дедушка, сказал молодой человек, слышавший последние слова старика; надеюсь, что они не вздумают мешаться в дела мои. Но меня ждет на улице приятель, а так как кажется, что я еще долго здесь пробуду, то, с вашего позволения, я скажу ему, чтобы он вошел сюда.
Он отворил двери, стал на пороге и начал делать разные знаки приятелю, которого мы не могли видеть и которого, судя по нетерпеливой досаде, сопровождавшей знаки, нужно было долго уговаривать, чтобы он решился приблизиться. Наконец с другого конца улицы явился молодой человек, замечательный по нарядности самого дурного вкусу; объявив весьма неудачно, что он случайно проходил, отнекавшись головой и другими движениями для того, чтобы заставить себя просить, он наконец перешел через улицу и вошел в лавку.
— Давно бы так, сказал друг его; Дик[1] Сюивеллер, честь имею рекомендовать, господа. Садись, Сюивеллер.
— Приятно ли будет старику? спросил Сюивеллер вполголоса.
— Говорят тебе, садись, повторил приятель его.
Сюивеллер повиновался и посмотрев вокруг себя благосклонным взглядом, сказал, что прошлая неделя была очень хороша для уток, а настоящая для пыли, и прибавил, что, стоя на улице, он видел свинью с соломинкой в зубах , выбежавшую из табачной лавки, что заставляло его полагать, что и следующая неделя будет благоприятствовать уткам, то есть, что она будет очень дождлива. Потом он попросил слушателей своих, чтобы они простили маленький беспорядок в одежде его, происшедший оттого, что солнце прямо светило
- ↑ Сокращение Ричарда.
