— Непременно, подтвердилъ Ральфъ.
— Тутъ-то мы заживемъ! вскричалъ Николай. Катя будетъ прекрасная женщина; а я—такой гордый! а матушка—такая счастливая! Ахъ!....
Фантасмагорія Николая была уже слишкомъ блистательна, и онъ не выдержалъ—схватилъ руку матери, заплакалъ.—Простодушная семья, обитавшая всегда въ сельскомъ уединеніи и незнавшая того, что̀ называется свѣтомъ, встрѣтилась съ прискорбною мыслію о своей первой разлукѣ; но когда этотъ порывъ чувствительности прошелъ и передъ ними раскрылась отрадная перспектива надежды на будущее, тогда они съ такимъ жаромъ предались этой надеждѣ, что, казалось, имъ и цѣлой жизни недостало бы на то, чтобы только перечесть всѣ блага, которыя ихъ ожидаютъ. Къ счастію, Ральфъ напомнилъ мечтателямъ, что если они будутъ такимъ-образомъ терять время, то легко станется, что какой-нибудь другой кандидатъ столкнетъ Николая съ пути къ счастію и разрушитъ всѣ его воздушные за̀мки. Это предостереженіе имѣло полный успехъ: Николай тотчасъ взялъ свою шляпу и вмѣстѣ съ дядею отправился отыскивать Сквирса, въ гостинницѣ Арабской-Головы, на Снѣговой-Горкѣ.
Снѣговая-Гора! Snow-Hill!—Какое невеселое имя! А мѣжду-тѣмъ это, такъ сказать, сердце Лондона, центръ его жизни и дѣятельности, средоточіе городскаго движенія и шума. Правда и то, что тутъ же, какъ бы на перекоръ обстоятельствамъ, молчаливо и гнѣвно возвышается тюрьма—мрачный Ньюгетъ.
Недалеко отъ этого гроба живыхъ людей была гостинница Арабской-Головы. Черномазыя рожи, намалеванныя на дверяхъ и вездѣ, гдѣ можно было намалевать рожу, оправдывали ея названіе. Входя въ гостинницу, вы видите съ лѣвой стороны дверь въ контору, съ правой высокую колокольню, которая рисуется
