два фейные царя—соловей и жаворонокъ—не щеголяютъ размѣрами крыльевъ и тѣлъ.
Говорю это, дабы отъ великаго масштаба перейти къ малому, и заговорить о современной Русской литературѣ. То, что въ ней живого, почти цѣликомъ ограничивается поэтами. Прозаики, за двумя-тремя исключеніями, непристойны по своей повторности, по изношенности пріемовъ, по вульгарности своего языка. Одни имѣютъ талантъ, но не умѣютъ писать, другіе умѣютъ писать, но не имѣютъ таланта, или имѣютъ его въ ограниченныхъ размѣрахъ. Третьи, наконецъ, исчерпали себя, временно или на вовсе. Оперный пѣвецъ Русской прозы, Леонидъ Андреевъ, сталъ вчерашнимъ днемъ, и потому его творчество какъ разъ подстать для большой международной публики. Для нея же,—хочетъ ли онъ того или не хочетъ,—пишетъ свои компилятивные романы Мережковскій. Зинаида Гиппіусъ безшумно увяла. Любопытны Зайцевъ и Ремизовъ, но не приковываютъ вниманія. Въ томъ или иномъ смыслѣ можно назвать еще нѣсколько именъ. Но здѣсь нѣтъ живого дуновенья, отъ котораго бы радостно вздохнулъ и сказалъ: «Весна». Вотъ, развѣ Ремизовъ броситъ иногда весенній цвѣточекъ, или Зайцевъ найдетъ осеннюю травку, которая похожа на весеннюю. Мало. Почему мало? По причинамъ чисто-формальнымъ: нѣтъ большихъ талантовъ. Малый же талантъ можетъ дать большое—и даже великое—если его обладатель сожжетъ себя въ горнилѣ. Немногимъ хочется идти въ огонь, съ недостовѣрнымъ оттуда исходомъ.
Я невысокаго мнѣнія и о современныхъ Русскихъ поэтахъ. Однако, я все чего-то отъ нихъ жду, и, кромѣ того, уже многіе дали что-нибудь, продолжаютъ давать. Брюсовъ, Сологубъ, Вячеславъ Ивановъ, Балтрушайтисъ, Блокъ, на минутку Кузминъ, на полминутки Городецкій зовутъ, влекутъ, и притягиваютъ. Брюсовъ, съ своимъ узко-ограниченнымъ, острымъ, талантомъ, далъ съ десятокъ замѣчательныхъ вещей, и много интересныхъ. Его «Крысоловъ», «Адамъ и Ева», «Путь въ Дамаскъ», «Крылья, крылья» сіяютъ неувядающей красотой. Многія его пѣсни о Городѣ даютъ ощущеніе стѣнъ, улицъ, и домовъ, и выдыханій домовъ, внѣшнихъ и внутреннихъ. Но онъ подъ такимъ сильнымъ вліяніемъ Уольта Уитмана, Верхарна, Верлэна, Уэльса, онъ такъ весь проникся многоразличными вліяніями Французской литературы, и иныхъ литературъ, что, когда начинаешь, для самого себя, выяснять, что есть собственно Валерій Брюсовъ, улавливаешь несомнѣнный брюсовскій тонъ, но въ смыслѣ элементовъ мало что находишь доподлинно Брюсовскаго. Я уже не говорю о совершенно ничтожныхъ его разсказахъ, и о его романѣ. Вячеславъ Ивановъ, въ отдѣльныхъ достиженьяхъ чрезвычайно сильный поэтъ, въ общемъ представляетъ какъ бы параллель къ Брюсову. Онъ книжникъ. Онъ вобралъ въ себя, внѣ соотвѣтствія съ размѣрами и свойствами своей поэтической личности, столько разнородныхъ книжныхъ элементовъ, что они заслонили отъ него его самого. И въ однихъ вещахъ это истинно-Русскій плѣнительный лѣсной поэтъ, въ другихъ, въ огромномъ большинствѣ, онъ не болѣе какъ словесникъ-дистилляторъ. Такъ-таки и чувствуешь аптеку, и очень доброкачественныя трубочки и пузырьки, наполненные смѣсями разныхъ эссенцій, но до луга и лѣса довольно далеко. Сологубъ—дьяволоподобный схимникъ, и когда его слова звучатъ не слишкомъ часто, они интересны, но по свойству своего обличія онъ часто говорить не долженъ, а то впечатлѣніе получается не достодолжное.
два фейные царя — соловей и жаворонок — не щеголяют размерами крыльев и тел.
Говорю это, дабы от великого масштаба перейти к малому, и заговорить о современной Русской литературе. То, что в ней живого, почти целиком ограничивается поэтами. Прозаики, за двумя-тремя исключениями, непристойны по своей повторности, по изношенности приемов, по вульгарности своего языка. Одни имеют талант, но не умеют писать, другие умеют писать, но не имеют таланта, или имеют его в ограниченных размерах. Третьи, наконец, исчерпали себя, временно или на вовсе. Оперный певец Русской прозы, Леонид Андреев, стал вчерашним днем, и потому его творчество как раз подстать для большой международной публики. Для неё же, — хочет ли он того или не хочет, — пишет свои компилятивные романы Мережковский. Зинаида Гиппиус бесшумно увяла. Любопытны Зайцев и Ремизов, но не приковывают внимания. В том или ином смысле можно назвать еще несколько имен. Но здесь нет живого дуновенья, от которого бы радостно вздохнул и сказал: «Весна». Вот, разве Ремизов бросит иногда весенний цветочек, или Зайцев найдет осеннюю травку, которая похожа на весеннюю. Мало. Почему мало? По причинам чисто-формальным: нет больших талантов. Малый же талант может дать большое — и даже великое — если его обладатель сожжет себя в горниле. Немногим хочется идти в огонь, с недостоверным оттуда исходом.
Я невысокого мнения и о современных Русских поэтах. Однако, я всё чего-то от них жду, и, кроме того, уже многие дали что-нибудь, продолжают давать. Брюсов, Сологуб, Вячеслав Иванов, Балтрушайтис, Блок, на минутку Кузмин, на полминутки Городецкий зовут, влекут, и притягивают. Брюсов, с своим узко-ограниченным, острым, талантом, дал с десяток замечательных вещей, и много интересных. Его «Крысолов», «Адам и Ева», «Путь в Дамаск», «Крылья, крылья» сияют неувядающей красотой. Многие его песни о Городе дают ощущение стен, улиц, и домов, и выдыханий домов, внешних и внутренних. Но он под таким сильным влиянием Уольта Уитмана, Верхарна, Верлэна, Уэльса, он так весь проникся многоразличными влияниями Французской литературы, и иных литератур, что, когда начинаешь, для самого себя, выяснять, что есть собственно Валерий Брюсов, улавливаешь несомненный брюсовский тон, но в смысле элементов мало что находишь доподлинно Брюсовского. Я уже не говорю о совершенно ничтожных его рассказах, и о его романе. Вячеслав Иванов, в отдельных достиженьях чрезвычайно сильный поэт, в общем представляет как бы параллель к Брюсову. Он книжник. Он вобрал в себя, вне соответствия с размерами и свойствами своей поэтической личности, столько разнородных книжных элементов, что они заслонили от него его самого. И в одних вещах это истинно-Русский пленительный лесной поэт, в других, в огромном большинстве, он не более как словесник-дистиллятор. Так-таки и чувствуешь аптеку, и очень доброкачественные трубочки и пузырьки, наполненные смесями разных эссенций, но до луга и леса довольно далеко. Сологуб — дьяволоподобный схимник, и когда его слова звучат не слишком часто, они интересны, но по свойству своего обличия он часто говорить не должен, а то впечатление получается не достодолжное.
