лотыя моря поющихъ колосьевъ. Наклоняются они, безъ конца наклоняются, точно плакучія ивы. А дальше, тамъ дальше и дальше, лѣсные затоны, стоячія воды, покрытыя ржавчиной, черное озеро, черное зеркало душъ, что глядятся въ темноту. Мнѣ свѣтитъ вѣчное Солнце. Я въ вѣчной веснѣ. Но гдѣ-то тамъ, гдѣ хотѣлъ бы я быть, замерзаетъ прудъ, падаетъ снѣгъ, и двое, которымъ помочь нельзя, скользятъ, обутые въ сталь, танцуя, скользятъ къ выжидающей проруби. И сами избрали ее. И помочь имъ нельзя. Нельзя. Задыхаюсь. Не крикнешь. Не двинешься.
Злое колдуетъ. Беретъ. Подходитъ. Уйти не могу. Преступленіе дышитъ, напоминаетъ, уводитъ сознаніе въ замокъ, въ которомъ страшныя окна. Тутъ что-то случилось, что даже мѣняетъ воздухъ кругомъ. И если въ зловѣщемъ Домѣ Эшеръ окна—глазныя впадины, и по комнатамъ ходятъ тамъ живые мертвецы, мнѣ вѣдомъ Замокъ Рыдзиньскій, гдѣ гости ужасны. И я не могу не глядѣть, какъ встаетъ Привидѣніе въ Замкѣ Рыдзиньскомъ.
Привидѣнья вѣтвей. Привидѣнья страстей. Привидѣнья, которыя тайну скрыли. Но пожаръ далеко, а зарево видно. Привидѣнья поютъ.
ПРИВИДѢНІЕ ВЪ ЗАМКѢ РЫДЗИНЬСКОМЪ.
Въ замкѣ Рыдзиньскомъ часовня есть,
Предъ часовней покой,
Въ томъ покоѣ портретъ есть женщины,
Неизвѣстной, но знатной.
Кто она, кто ее написалъ,
Кто повѣсилъ, откуда взялась она въ замкѣ,
Никто не развѣдалъ того никогда,
Никто никогда не узнаетъ.
Въ томъ лицѣ ничего нѣтъ особеннаго,
Только взглядъ затаилъ въ себѣ что-то угрюмое,
Да еще вотъ рука одна
Неестественно какъ-то лежитъ,
Пальцы руки той какъ-будто въ усиліи сжались,
Окостенѣли
Послѣ какого-то крайняго, труднаго дѣла,
Можетъ быть, преступленья.
Мысли такія напрасны,
Конечно, нѣтъ тѣни въ нихъ правды;
Все же тутъ высмотрѣть это, пожалуй, возможно,
Ибо когда-то глухіе здѣсь слухи кружились,
Что въ незапамятномъ прошломъ какое-то было
Злое здѣсь дѣло.
Даже о двухъ сиротахъ говорили, темно и неясно,
Но достовѣрно никто въ эти слухи не вѣрилъ.
Рѣдко, не часто о томъ повторяли,
Конечно, умолкли-бъ совсѣмъ,
Если бы, въ замкѣ,
Привидѣніе женщины, время отъ времени,
Не будило явленьемъ своимъ
Въ забывшейся памяти
Мучительный этотъ разсказъ.
Привидѣніе то не смущаетъ покой такъ рѣзко,
Какъ это бываетъ въ другихъ мѣстахъ.
Видаютъ его иногда въ переходѣ,
Стоитъ на колѣняхъ и молится, тонетъ въ молитвахъ.
Гостямъ, что ночуютъ въ покоѣ томъ, возлѣ часовни,
Лишь тихою поступью въ полночь напомнитъ чуть слышно,
Что вотъ оно тутъ;
А если тутъ женщины, если тутъ малыя дѣти,
Ихъ оно никогда не смутитъ,
Какъ-будто бы помнитъ; что въ нихъ отъ природы пугливость.
|
Тот же текст в современной орфографии
лотые моря поющих колосьев. Наклоняются они, без конца наклоняются, точно плакучие ивы. А дальше, там дальше и дальше, лесные затоны, стоячие воды, покрытые ржавчиной, черное озеро, черное зеркало душ, что глядятся в темноту. Мне светит вечное Солнце. Я в вечной весне. Но где-то там, где хотел бы я быть, замерзает пруд, падает снег, и двое, которым помочь нельзя, скользят, обутые в сталь, танцуя, скользят к выжидающей проруби. И сами избрали ее. И помочь им нельзя. Нельзя. Задыхаюсь. Не крикнешь. Не двинешься.
Злое колдует. Берет. Подходит. Уйти не могу. Преступление дышит, напоминает, уводит сознание в замок, в котором страшные окна. Тут что-то случилось, что даже меняет воздух кругом. И если в зловещем Доме Эшер окна — глазные впадины, и по комнатам ходят там живые мертвецы, мне ведом Замок Рыдзиньский, где гости ужасны. И я не могу не глядеть, как встает Привидение в Замке Рыдзиньском.
Привиденья ветвей. Привиденья страстей. Привиденья, которые тайну скрыли. Но пожар далеко, а зарево видно. Привиденья поют.
ПРИВИДЕНИЕ В ЗАМКЕ РЫДЗИНЬСКОМ
В замке Рыдзиньском часовня есть,
Пред часовней покой,
В том покое портрет есть женщины,
Неизвестной, но знатной.
Кто она, кто ее написал,
Кто повесил, откуда взялась она в замке,
Никто не разведал того никогда,
Никто никогда не узнает.
В том лице ничего нет особенного,
Только взгляд затаил в себе что-то угрюмое,
Да еще вот рука одна
Неестественно как-то лежит,
Пальцы руки той как будто в усилии сжались,
Окостенели
После какого-то крайнего, трудного дела,
Может быть, преступленья.
Мысли такие напрасны,
Конечно, нет тени в них правды;
Всё же тут высмотреть это, пожалуй, возможно,
Ибо когда-то глухие здесь слухи кружились,
Что в незапамятном прошлом какое-то было
Злое здесь дело.
Даже о двух сиротах говорили, темно и неясно,
Но достоверно никто в эти слухи не верил.
Редко, не часто о том повторяли,
Конечно, умолкли б совсем,
Если бы, в замке,
Привидение женщины, время от времени,
Не будило явленьем своим
В забывшейся памяти
Мучительный этот рассказ.
Привидение то не смущает покой так резко,
Как это бывает в других местах.
Видают его иногда в переходе,
Стоит на коленях и молится, тонет в молитвах.
Гостям, что ночуют в покое том, возле часовни,
Лишь тихою поступью в полночь напомнит чуть слышно,
Что вот оно тут;
А если тут женщины, если тут малые дети,
Их оно никогда не смутит,
Как будто бы помнит; что в них от природы пугливость.
|
