Атлантиды,—нѣтъ, къ богатой пряностями, Индіи. Поэтъ, бывшій не только геніальнымъ мореплавателемъ, но и дѣтски любившій впервые имъ увидѣнныхъ новыхъ птицъ. Онъ, Колумбъ, раздвинувшій земные предѣлы, а самъ познавшій звонъ тюремныхъ оковъ, дарованныхъ за то, что въ вѣкахъ, овѣянныхъ тѣнью Дьявола, онъ, смѣльчакъ, влюбленный въ мечту свою, не побоялся устремиться въ черныя пропасти невѣдомыхъ морей, изъ которыхъ, говорятъ, вздымалась рука самого Сатаны, дабы карать дерзновенныхъ, не понимающихъ твердой четкости словъ святого Августина, что антиподовъ нѣтъ и быть не можетъ.
Вдоль набережной тянется длинная аллея изъ пальмъ. Перпендикуляромъ къ ней, идетъ, версты на полторы, главный бульваръ, Rambla del Centro. На значительномъ его протяженіи, справа и слѣва, подъ яркимъ Солнцемъ, столы и витрины съ красными, голубыми, желтыми, и бѣлыми цвѣтами. Маки, гвоздики, розы, жасминъ, лиліи, гарденіи, ирисы, много ирисовъ, золотыя звѣздности съ причудливыми названіями, синія гроздья, зовущіяся надеждой caballeros, нѣжные ландыши, снѣжныя чаши арумовъ. И ласковыя мимозы, золотая мимоза, воспѣтая Шелли, и возлюбленная всѣми, кто надѣленъ тонкой впечатлительностью. Рамбля убѣгаетъ прямо, уводя взоры къ вздымающимся въ окрестностяхъ Барселоны горамъ. Рамбля есть видоизмѣненное Арабское слово ramla, что значитъ—песчаное дно рѣки. Нельзя было придумать болѣе удачное слово для наименованія этого прямого убѣгающаго пути, по которому шумно скользятъ оживленныя волны людей. Кому довелось побывать въ справедливо и несправедливо прославленныхъ городахъ, въ Лондонѣ съ его Хайдъ-паркомъ, въ ярмарочно оживленномъ Парижѣ съ его Большими бульварами, въ Нью-Іоркѣ, съ его уютнымъ паркомъ, окружающимъ богатый Музей, въ ненавистномъ торгашескомъ Чикаго, въ Санъ-Франциско съ его Паркомъ Золотыхъ Воротъ, тотъ видѣлъ много различной красоты, но Рамбля единственна, и кто ея не видалъ, тотъ не имѣетъ точнаго представленія о томъ, что̀ такое Бульваръ. Путешественникъ идетъ рядомъ съ своей спутницей, въ ихъ наружности нѣтъ, кажется, ничего экстраординарнаго, но видно, что они чужестранцы, и наивная, впечатлительная Южная публика проводитъ ихъ сквозь строй перекрестныхъ взглядовъ. Это какой-то смѣющійся разстрѣлъ взглядами. Мнѣ приходилось много разъ выступать передъ Русской и Европейской публикой, по-истинѣ—подобнаго успѣха я никогда не имѣлъ. Ну, что-жь, глядите, глядите, Каталонцы, это создаетъ удовольствіе испытывать, что возможно быть въ толпѣ—и не ощущать вѣчной человѣческой вражды.
Въ скромномъ отелѣ, въ маленькой узкой уличкѣ. Всегда когда Судьба забрасываетъ меня въ Испанію, я стараюсь поселиться въ наименѣе удобномъ маленькомъ отелѣ. Это не означаетъ, что я испытываю отвращеніе къ удобствамъ. Нѣтъ, я не намѣренъ быть ни Индійскимъ іоги, ни Христіанскимъ отшельникомъ. Но дѣло въ томъ, что хорошіе отели въ Испаніи,—какъ и въ другихъ Европейскихъ странахъ,—безошибочно наполнены кошмарно—международной, и даже не международной, а интернаціональной, снобистски-комми-вояжерской публикой,—наиболѣе гнуснымъ пріобрѣтеніемъ изъ всѣхъ сомнительныхъ благопріобрѣтеній нашей Цивилизаціи. Я же люблю въ каждой странѣ то, что къ этой странѣ не какъ внѣшняя прицѣпка относится, а какъ ея собственное дѣтище,—будь это дѣтище чинный и чистенькій Англосаксонскій младенецъ, или же веселый и грязненькій мальчишка Му-
Атлантиды, — нет, к богатой пряностями, Индии. Поэт, бывший не только гениальным мореплавателем, но и детски любивший впервые им увиденных новых птиц. Он, Колумб, раздвинувший земные пределы, а сам познавший звон тюремных оков, дарованных за то, что в веках, овеянных тенью Дьявола, он, смельчак, влюбленный в мечту свою, не побоялся устремиться в черные пропасти неведомых морей, из которых, говорят, вздымалась рука самого Сатаны, дабы карать дерзновенных, не понимающих твердой четкости слов святого Августина, что антиподов нет и быть не может.
Вдоль набережной тянется длинная аллея из пальм. Перпендикуляром к ней, идет, версты на полторы, главный бульвар, Rambla del Centro. На значительном его протяжении, справа и слева, под ярким Солнцем, столы и витрины с красными, голубыми, желтыми, и белыми цветами. Маки, гвоздики, розы, жасмин, лилии, гардении, ирисы, много ирисов, золотые звездности с причудливыми названиями, синие гроздья, зовущиеся надеждой caballeros, нежные ландыши, снежные чаши арумов. И ласковые мимозы, золотая мимоза, воспетая Шелли, и возлюбленная всеми, кто наделен тонкой впечатлительностью. Рамбля убегает прямо, уводя взоры к вздымающимся в окрестностях Барселоны горам. Рамбля есть видоизмененное Арабское слово ramla, что значит — песчаное дно реки. Нельзя было придумать более удачное слово для наименования этого прямого убегающего пути, по которому шумно скользят оживленные волны людей. Кому довелось побывать в справедливо и несправедливо прославленных городах, в Лондоне с его Хайд-парком, в ярмарочно оживленном Париже с его Большими бульварами, в Нью-Иорке, с его уютным парком, окружающим богатый Музей, в ненавистном торгашеском Чикаго, в Сан-Франциско с его Парком Золотых Ворот, тот видел много различной красоты, но Рамбля единственна, и кто её не видал, тот не имеет точного представления о том, что́ такое Бульвар. Путешественник идет рядом с своей спутницей, в их наружности нет, кажется, ничего экстраординарного, но видно, что они чужестранцы, и наивная, впечатлительная Южная публика проводит их сквозь строй перекрестных взглядов. Это какой-то смеющийся расстрел взглядами. Мне приходилось много раз выступать перед Русской и Европейской публикой, поистине — подобного успеха я никогда не имел. Ну, что ж, глядите, глядите, Каталонцы, это создает удовольствие испытывать, что возможно быть в толпе — и не ощущать вечной человеческой вражды.
В скромном отеле, в маленькой узкой уличке. Всегда когда Судьба забрасывает меня в Испанию, я стараюсь поселиться в наименее удобном маленьком отеле. Это не означает, что я испытываю отвращение к удобствам. Нет, я не намерен быть ни Индийским иоги, ни Христианским отшельником. Но дело в том, что хорошие отели в Испании, — как и в других Европейских странах, — безошибочно наполнены кошмарно — международной, и даже не международной, а интернациональной, снобистски-комми-вояжерской публикой, — наиболее гнусным приобретением из всех сомнительных благоприобретений нашей Цивилизации. Я же люблю в каждой стране то, что к этой стране не как внешняя прицепка относится, а как её собственное детище, — будь это детище чинный и чистенький Англосаксонский младенец, или же веселый и грязненький мальчишка Му-
