Вотъ я вижу. Вотъ я слышу.
Храмъ забытый. Тишина.
15 На узорчатую крышу
Чару свѣта льетъ Луна.
Вотъ я слышу. Гдѣ-то близко,
Бросивъ въ храмѣ переходъ,
Межь кустами тамариска.
20 Мягко, мѣрно, тигръ идетъ.
Къ человѣку отъ развалинъ,
Къ человѣку, къ людямъ—вотъ,
Безупреченъ, безпечаленъ,
Чуть ступая, тигръ идетъ.
25 Сталъ. Застылъ. Прыжокъ. Мгновенье.
И лежитъ растерзанъ—тамъ,
Кто забылъ свое моленье,
Упустилъ въ вѣкахъ свой храмъ.
Такъ да будетъ. Приходи же,
30 Изъ оставленныхъ руинъ,
Страхъ священный смерти, ближе,
Лишь приносишь ты одинъ.
Кровь—тебѣ, какъ робкимъ—млеко,
Кровь—на долгіе года,
35 Потому что человѣка
Ты готовъ терзать всегда.
Вот я вижу. Вот я слышу.
Храм забытый. Тишина.
15 На узорчатую крышу
Чару света льёт Луна.
Вот я слышу. Где-то близко,
Бросив в храме переход,
Меж кустами тамариска.
20 Мягко, мерно, тигр идёт.
К человеку от развалин,
К человеку, к людям — вот,
Безупречен, беспечален,
Чуть ступая, тигр идёт.
25 Стал. Застыл. Прыжок. Мгновенье.
И лежит растерзан — там,
Кто забыл своё моленье,
Упустил в веках свой храм.
Так да будет. Приходи же,
30 Из оставленных руин,
Страх священный смерти, ближе,
Лишь приносишь ты один.
Кровь — тебе, как робким — млеко,
Кровь — на долгие года,
35 Потому что человека
Ты готов терзать всегда.
Родился Міръ—изъ гнѣва. Вскрикнулъ Богъ,
И влага въ изумленіи застыла.
И тамъ, гдѣ—мигъ тому—былъ крикъ, напѣвъ, и вздохъ,
Простерлась горная безмѣрная могила.
5 И между впадинъ, срывовъ, и вершинъ,
Межь смолкшими гробами и гробами,
Въ испугѣ поползла вода, какъ между льдинъ,
Змѣясь извилисто шуршащими волнами.
Родился Мир — из гнева. Вскрикнул Бог,
И влага в изумлении застыла.
И там, где — миг тому — был крик, напев, и вздох,
Простёрлась горная безмерная могила.
5 И между впадин, срывов, и вершин,
Меж смолкшими гробами и гробами,
В испуге поползла вода, как между льдин,
Змеясь извилисто шуршащими волнами.
Быть можетъ, такъ. А можетъ быть, не такъ.
Есть Богъ иль нѣтъ,—вѣдь мы не знаемъ твердо.
Извѣстно лишь вполнѣ: Есть свѣтъ, есть мракъ.
Одна струна,—такъ значитъ нѣтъ аккорда,
5 Разъ цвѣтъ одинъ, мы въ слѣпотѣ цвѣтовъ,
И разъ мы часть,—обманно все, что гордо.
Но часть ли мы въ игрѣ Первоосновъ?
Иль, можетъ, разъ въ началѣ было Слово,
То Слово—мы, какъ мы—вся слитность словъ?
10 Одно въ одномъ, безъ гибели и крова,
Устало быть всегда самимъ собой,
Быть цѣльнымъ, Всѣмъ, не знать, что что-то ново.
Одно въ Одномъ, въ пустынѣ голубой,
Въ законченномъ, хотя и безконечномъ,
15 Безъ знанія, что есть красивый бой.
Одно въ Одномъ, въ предвосхищеньи млечномъ,
Себя Собой введя въ безмѣрный гнѣвъ,
Возжаждало быть въ вихрѣ быстротечномъ.
И вотъ раскрылся Міръ, какъ вѣщій зѣвъ,
20 Качнулась быстрота водоворота,
И зазвучалъ разорванный напѣвъ.
Быть может, так. А может быть, не так.
Есть Бог иль нет, — ведь мы не знаем твёрдо.
Известно лишь вполне: Есть свет, есть мрак.
Одна струна, — так значит нет аккорда,
5 Раз цвет один, мы в слепоте цветов,
И раз мы часть, — обманно всё, что гордо.
Но часть ли мы в игре Первооснов?
Иль, может, раз в начале было Слово,
То Слово — мы, как мы — вся слитность слов?
10 Одно в одном, без гибели и крова,
Устало быть всегда самим собой,
Быть цельным, Всем, не знать, что что-то ново.
Одно в Одном, в пустыне голубой,
В законченном, хотя и бесконечном,
15 Без знания, что есть красивый бой.
Одно в Одном, в предвосхищеньи млечном,
Себя Собой введя в безмерный гнев,
Возжаждало быть в вихре быстротечном.
И вот раскрылся Мир, как вещий зев,
20 Качнулась быстрота водоворота,
И зазвучал разорванный напев.
